Том 4. Педагогические работы 1936-1939 - [13]

К такой системе пришли на базе отрицания наказания.

Меня уверили, что посадить таких мальчишек 12–13 лет за решетку — это не наказание, а это только изолирование более трудных — дезорганизаторов — от менее трудных. Я им только сказал:

— Если бы вас посадить за решетку, как бы вы это испытывали — как изолирование или как наказание? (Смех).

Мне на это не ответили и с презрением на меня посмотрели.

Что мы сделали из этой колонии? Мы в течение одного дня разрушили все три коллектива, всех смешали вместе, уничтожили решетки, и они и сейчас живут в этой колонии. Прекрасные дети, приветливые, ласковые, трудолюбивые, дисциплинированные и красивые. И вот они живут и живут, потому что мы их не изолируем, а наказываем так, как это рекомендовано постановлением ЦК партии.

Как мы наказываем? В крайнем случае, если вам нужно оказать какое-то давление, затормозить человека, остановить его в каком-то падении, мы позволяем себе оставить его без отпуска, не выдать ему заработанные деньги, а положить их в сберкассу на его имя; если он лентяй — поручить ему специальную работу с индивидуальной ответственностью, иногда мы лишае его какого-нибудь удовольствия, вроде кино или поездки в театр. Вот что мы понимаем под наказанием.

В коммуне им. Дзержинского — это наша опорная образцовая коммуна на Украине — за опоздание из отпуска на пять минут коммунара посадят под домашний арест на полчаса в кабинете управляющего, а за кражу не накажут совсем, потому что считают, что ты крадешь потому, что привык к этому. Поставят такого пацана на середину и скажут ему:

— Ты еще два-три раза украдешь, потому что ты привык, так пускай уж скорее эти три раза пройдут. (Смех).

Такой пацан начнет доказывать:

— Нет, никогда больше не украду.

— Брось, — говорят ему, — еще на той неделе, еще в том месяце украдешь, а потом перестанешь.

И что всего удивительнее, что это не только точно в смысле воспитательного метода, но это точно и в смысле прогноза. Он на следующей неделе сопрет у кого-нибудь пояс, через некоторое время у другого — 3 рубля, а потом ему скажут:

— Ну это уже в последний раз, правда?

— Совершенно верно, в последний раз. (Смех).

Обычно воровство после этого прекращается. Воровство — это результат опыта, и даже дети это понимают. Наказывать за это нельзя.

Опоздание же из отпуска — это большое преступление. Раз ты заслужил отпуск, раз ты представился перед коллективом таким, что тебя можно отпустить, а потом ты опоздал и не пришел точно, — значит, ты наврал, значит, ты не уважаешь коллектив, не уважаешь себя, значит, у тебя к себе нет достаточной требовательности, а ты должен ее иметь, ты должен требовать от себя точности. Поэтому, пожалуйста, посиди на диване в кабинете управляющего и подумай.

Видите, какие могут быть страшно интересные повороты в вопросе о наказании. Это повороты, взятые вместе со всеми остальными приемами, должны составить ту педагогическую технику, которая должна быть техникой советской, техникой коммунистического воспитания, и мы эту технику творим, творим открыто перед всем миром.

Вот, например, 7 апреля прошлого года был издан закон, что все несовершеннолетние, совершившие преступления, отдаются под суд и судятся по всем законам обычного нашего советского уголовного права. В Европе тогда крик подняли:

— Смотрите, — говорят, — в Советском Союзе малышей судят по уголовному закону.

Мы не испугались этого — судим и теперь. Но у нас совсем другая стихия этого суда и этого наказания.

Вот и сейчас многие дети, большей частью семейные, потому что беспризорные сейчас перестали совершать преступления, попадаются в том или ином преступлении — в краже, в хулиганстве, иногда и в маленьком грабеже, и их судит суд. Выносится приговор: 3 года или 5 лет заключения. Немедленно после суда, тут же в судебном заседании, этот мальчик освобождается из-под стражи и передается в наши совершенно открытые колонии, где запрещено иметь стены, заборы, решетки, сторожей. Приезжает он туда, и говорят ему:

— Ты осужден, но это вовсе не значит, что тебя приговорили к страданию. Нет, это значит, что тебя осудили морально, тебе сказали — ты заслуживаешь по своему проступку 3 года тюрьмы, но фактически ты живешь в свободной трудовой колонии, ты носишь очень почетное звание колониста — члена колонии, ты работаешь на производстве, как и всякий трудящийся, ты учишься в школе, как и каждый ребенок и юноша, ты пользуешься всеми правами гражданства. Проживешь здесь 3–4 года, затем мы тебя выпустим и снимем с тебя ту судимость, которую ты имеешь.

Принципиально оставаясь на позиции наказания, фактически вся наша советская жизнь идет к тому, что наш метод воспитания является методом не наказания, а методом трудового коллектива, так же воодушевленного общей работой, как и здесь все на заводе им. Кагановича, так же ведущего свою работу по-стахановски, так же идущего вперед в образовательном, политическом и культурно-просветительном деле. Одним словом, такой мальчик становится полноправным настоящим советским гражданином.

Вот видите, как можно, чувствуя общий тон нашей жизни, общие устремления, установить, как нужно воспитывать наших детей.