Том 3. Закономерность - [48]

Драмкружок работает замечательно. Джонни молодец. В кружок приняли по его настоянию Марусю, и она оказалась такой артисткой — хоть в театр. Говорят, скоро у нас будет свой настоящий режиссер!

Апрель, 18-е число.

Все идет по-старому. Я молчу, и Виктор молчит и выводит меня из терпения. «Круг» собирается редко, Опанас почему-то после отъезда Льва (так и неизвестно, где он, даже Женька клянется, что не знает) стал сначала очень энергичным, мы собирались часто, а сейчас он как пришибленный. Восстание в Грузии было совсем не такое огромное, как говорил Опанас. Газеты пишут, что там восставали кулаки и помещики, чтобы вернуть свою силу. Ну и, конечно, их разбили.

Апрель, 22-е число.

…Драмкружок наш очень хороший. У нас уже есть свой руководитель Сергей Сергеевич Зеленецкий, дядя Жени. Он был когда-то в партии эсеров, его судили и выслали к нам. Он очень странный, масленый, всех нас зовет по имени-отчеству, на «вы». «Добрейшая Елена Сергеевна!» — говорит он. Или: «Прекраснейшая из девушек». Витя с ним дружит, так как Сергей Сергеевич работает в газете, заведует там литературным отделом. В газете было уже напечатано шесть стихов Вити. Как мне стыдно и неудобно, что я не понимаю их. Какие-то они странные, точно сухая вода. (Ну и выдумала словечко — «сухая вода»!)

Витя возомнил себя настоящим поэтом и из драмкружка ушел. Это он сделал зря — из него бы вышел, как говорят, хороший актер. Но у нас есть очень способные ребята. Джонни, например, замечательно играет разных толстяков, дядюшек, купчиков. О наших спектаклях часто пишут в газете и всё хвалят и хвалят. Мы часто играем в военном клубе у красноармейцев. Они такие непосредственные и так быстро приходят в восторг. Один командир все время просит разрешить ему проводить меня домой. Я хохочу, а он сердится.

Никого я не хочу, кроме Вити. Вот ведь я какая странная!

Май, 13-е число.

Опять прошло бог знает сколько времени, и я не заглядывала в дневник. Итак, скоро я свободна и все мы разлетимся, кто куда. Что ждет нас после школы? Я не знаю, что буду делать, да и все тоже. На днях был «Круг». Никола говорил очень умно о том, что нам везде закрыты дороги. Он читал газету о безработице. Андрей рассказывал, что на бирже делается бог знает что. Джонни, который хотел поступить на «Светлотруд», утверждает, что скоро завод будет закрыт, так как нет какого-то металла, что ли. Что же будут делать все эти люди? В городе и так масса нищих, беспризорников, а в ресторанах, говорят, идут кутежи, нэпманы проживают тысячи. Опанас все говорил и говорил о том, что надо действовать, как вдруг вскочил Андрей и заорал:

— Ты все болтаешь, ты скажи, что надо делать?

Опанас был страшно растерян, и мы разошлись в очень гадком настроении.

Май, 19-е число.

Опанас выдумал какое-то новое дело. Сейчас он, Андрей и Виктор о чем-то секретничают в папином кабинете…

Записано 20-го утром.

…В ту самую секунду, когда я писала: «в кабинете», сзади подошел Виктор и поцеловал меня в шею. Я вскочила как ужаленная. Он стоял красный, не зная, что делать. Я не могла ничего сказать ему, во рту у меня пересохло. Он обнял меня и поцеловал в губы. Он сказал, что любит только одну меня. Мы выбежали на улицу и целовались в сквере до часу ночи. Ребята нас искали, но мы не откликались. Боже мой, как я счастлива, как все это хорошо окончилось, как я люблю его! Мальчик мой родной, дорогой, милый, мне хочется смеяться, скакать и обнимать всех! Не могла заснуть и ворочалась в постели почти всю ночь. Сейчас в доме все спят. Неужели когда-нибудь был человек счастливее меня?

2

В этот, самый счастливый для Лены день Опанас пришел к выводу, что, если он не примет быстрых и решительных мер, «Круг» лопнет и возродить его будет невозможно. Ребята кончали школу, а он знал, что, если их не объединить чем-то снова, как до некоторой степени объединяла школа, они разбредутся. Опанас, конечно, понимал, что не «Круг» сможет удержать ребят. Андрей и Джонни хмуро молчали, когда Никола начинал свои нескладные разговоры, Лена явно скучала, Богородица был злобен и все требовал «настоящего дела», а Виктор по-прежнему резко сопротивлялся, когда Опанас пытался говорить о политике. И вместе с тем политика, конечно, была. Под видом чтения книг, рефератов и бесед Опанас втолковывал ребятам, что жизнь их не имеет перспективы, что они лишние люди.

Иногда злоба Опанаса на окружающее пробивалась наружу. Тогда он говорил резко, даже страстно, и Андрей с удивлением рассматривал его трясущуюся фигуру.

Но Опанас быстро угасал. Он боялся. Боялся ребят, боялся, что о нем знают, воображал, что о нем… там все знают…

Часто, возвращаясь откуда-нибудь вечером, он делал неожиданные повороты, шел через дворы по известным лишь ему тропинкам. Он хотел было написать программу «Круга», но не мог придумать места, где бы мог держать написанное…

И ничего не написал.

Как-то поздно ночью Андрей встретил Опанаса с женщиной подозрительной внешности. Никола не брезговал проститутками, хотя и кричал о моральной чистоте и целомудрии.

На следующий день Опанас пытался выпутаться, стал говорить Андрею, будто он сбивал со следов преследователей, при этом жалко улыбался, и Андрей почувствовал, как поднимается в нем омерзение к бледноносому карлику.