Том 3. Закономерность - [47]

Опанас ходит веселый, довольный. Он собрал «Круг» и рассказывал, что в Грузии поднялось восстание против большевиков, что будто бы князь Николай Николаевич занял Кавказ и война начнется вот-вот. Я спросила его: «Чего же ты радуешься, ведь люди будут гибнуть».

Витя закричал, чтобы Опанас перестал наконец говорить разные мерзости, а Андрей заметил, что если великий князь сунет свой нос в Россию, он первый пойдет в Красную Армию, так как «если выбирать между князем и Советами, то он выберет Советы». Вот до чего дошло! Опанас побледнел и ушел, точно испугавшись чего-то!

Сентябрь, 28-е число.

Я поступила в драмкружок.

Декабрь, 5-е число.

Вот новости так новости.

Коля Зорин влюбился! И в кого! В Марусю Маркову! Господи! Ну и нашел пару. Даже немного обидно. Хотя об этом гадко думать, он мог бы найти другую. Конечно, Маруся Маркова совсем уж не такая дура, как болтают, просто она легкомысленная, но как она увлеклась Колей, не понимаю. Ведь он ни о чем не умеет говорить, кроме как о своих растениях, корнях, минералах и логарифмах. Но он ее очень любит, это я знаю. На днях Коля мне рассказывал, что он привел Марусю к себе домой, познакомил с матерью и отцом и заявил, что это будущая его жена. Вот так Коля! А ведь сколько девчонок на него посматривали. Какой переполох сейчас у Бузнецовых!

Декабрь, 10-е число.

Сестры Бузнецовы, как мне рассказывал Джонни, решили: «Маруся Коле не пара. Но раз он ее выбрал — что делать. Надо ее развивать. Коля просто так ничего не делает».

И вот теперь Верины и Бузнецовы срочно подружились с Марусей, таскают ее всюду за собой, пичкают книгами, лекциями, музыкой, заставили даже рисовать. Бедная Маруся! Она не знает, что и делать. Андрей называет ее «образцово-показательным придатком Коли Зорина». Коля, вероятно, обо всем этом не знает. Показал бы он им!

1925 г.

Январь, 20-е число.

Господи, сколько происшествий! Во время каникул мы, выпускники, ездили в Москву. В Москву мы собрались ехать все, но этого сделать не удалось. Виктора не взяли. Зачем они его озлобляют? Я плакала, так мне было нехорошо, и успокоилась только в дороге… Ехали замечательно — в товарном вагоне — целых два дня.

Время в Москве мы провели чудесно.

Все эти дни мне помнятся, как сон. Мы были в МХАТе, смотрели «На дне». Играл сам Качалов. Я плакала, как никогда. Потом были в Театре революции. Я очень устала в последнем акте — не знаю почему. Ходили мы в музей и в Третьяковку — вот где замечательно! Я до сих пор помню кровь на пальцах Иоанна Грозного. Были в Мавзолее Ленина, и, когда выходили оттуда, мне стало очень грустно. Потом мы смотрели храм Спасителя и собор Василия Блаженного, Лобное место. Перед отъездом мы с Колей сходили в Первый МГУ и узнали, что на стипендии рассчитывать трудно. Они маленькие, и дают их не всем. В общежитие попасть тоже трудно. Говорят, что пять тысяч студентов живут бог знает как. Столовая не успевает кормить всех. Господи, как вспомню я обо всем этом, становится тяжело. Ведь через несколько месяцев мы кончаем школу. Что делать? И вообще настроение дрянное. Поездка наша кончилась нехорошо. Маруся вдруг дала Коле отставку. Теперь она с Джонни. И этого, значит, от меня отняли!

Январь, 29-е число.

Болтали, будто бы Коля после истории с Марусей хотел повеситься, но отец вытащил его из петли. На днях я гуляла с Колей. Ему очень тяжело, но о самоубийстве он и не думал. Все это враки. Он хочет уехать в Москву, сейчас он много занимается. Я его спросила, как он будет там жить.

— Раньше много хуже жили и учились, — сказал Коля, и глаза его как-то по-особенному заблестели.

Почему я люблю не его, а Витю?

Апрель, 2-е число.

Вчера я чуть не попалась. Витя, провожая меня домой, остановился около ворот и сказал:

— Мне надо тебе сказать очень важное.

Я ждала. Он молчал.

— Да ну же, говори, — начала я теребить ого. А он вдруг улыбнулся и сказал:

— Я пошутил. Сегодня первое апреля, никому не верь.

Я хлопнула калиткой и ушла. Фу, какая я злая! И злая и бесхарактерная! Все-таки я простила на днях эту Женьку. Она прикинулась такой несчастной, она так тоскует о Льве, ей так стыдно перед Витей и прочее и прочее. Она разревелась; разревелась, конечно, и я. Потом я стала ее утешать, она воспользовалась моими словами, жалостью и вот, здравствуйте пожалуйста, снова в подругах.

Апрель, 16-е число.

Почти весь день пробыла в больнице у папы, ему очень плохо. Как мы могли этого не заметить? Как я могла этого не знать? Но он очень хорошо скрывал и никогда не являлся домой таким или приходил, когда мы спали. А эта дура Васса молчала. В палате четверо тяжелобольных. Я подаю им пить, кладу грелки, подаю плевательницы. Больные такие ласковые. Мне приятно думать, что я им нужна, что, не будь меня, они лежали бы без помощи, потому что сиделка все куда-то убегает.

Когда я ходила от одной кровати к другой, мне казалось, что жизнь моя создана недаром, что она имеет цену и смысл, и я была счастлива. Всех мне было жаль, и всех я одинаково любила.

Я много думаю теперь: кем я буду? Мне хочется ухаживать за больными и за детьми, а ничего этого я не умею делать. Нет у меня никаких талантов. Вот Витя — действительно талантливый. Он пишет такие хорошие стихи. Что я умею? В драмкружке я ничем особенным не выдаюсь — сижу и суфлирую.