Но потом Тихон забыл об этом.
Бледный, безволосый, чем-то напоминающий иезуита, он сыпал ужасные проклятия в адрес большевиков и евреев.
Все помыслы протопопа, все его речи были направлены не к тому, чтобы сделать из своих учеников добродетельных христиан, а к тому, чтобы вложить в них как можно больше ненависти к большевикам.
Коля несколько дней терпеливо слушал смесь контрреволюции и катехизиса, потом он оборвал Тихона.
— Батюшка, — твердо сказал он, и обычно задумчивые глаза его заблестели, — вы сами говорили, что политика — не наше дело; зачем вам копаться в ней? Пускай ею занимаются большевики. А то, что мне будет нужно, я узнаю у преподавателя политграмоты.
Вскоре после этого Виктор и Богородица перестали посещать уроки у протопопа. Дело в том, что Коля в своих спорах с протопопом начал забираться в такие дебри богословия и догматики, которые ни Виктору, ни Богородице не были интересны.
Коля разбудил в протопопе азарт миссионера. Тихону не терпелось подчинить себе этого высокого, молчаливого, ясноглазого юношу со лбом мыслителя. В поисках доказательств протопоп перелистал все писания «святых отцов», все первоисточники.
Выставляя материалистические доводы в противовес доводам попа, видя, что тот отвечает на них извращеннейшей, пустой казуистикой, Коля начал сомневаться в полезности своих дальнейших поисков. На самые важные и острые вопросы протопоп отвечал одно и то же:
— В это надо, юноша, сердцем верить!
Вера в бездоказательное Коле была чужда. Он расстался с протопопом и начал с тем же прилежанием, с которым занимался у протопопа, изучать естественные науки.
Он любил забираться в самую глушь, на далекие опушки, где не было слышно города, паровозных гудков, тарахтенья моторных лодок на Кне. В поисках какого-нибудь растения, необыкновенного для флоры этих мест, он целыми днями пропадал в лесу, в болотах или на лугах.
В тех местах, куда он часто заглядывал, лес был диким, нетронутым. Огромные сосны, покрытые многолетней ржавой корой, возносили к солнцу свои кружевные шапки. Каждое из этих деревьев старалось захватить больше света, больше воздуха. Оголенные стволы их тянулись вверх на десятки метров. По мере удаления от земли все нежней и нежней становилась окраска коры, и на самой верхушке она была светло-рыжей.
Коля любил лежать где-нибудь в траве и слушать говор леса. Этот говор шел откуда-то издалека, рождался неведомо где: может быть, в далекой дубовой роще, где старые дубы, очнувшись от дремы, вели рассказ о том, как на их веку рос, умирал и снова рождался лес.
А может быть, говор начинала осина, которая стояла на берегу озера.
И Коле казалось, что он понимает этот шепот, что он явственно слышит, как лопаются почки, как расправляются листья, как живет, плодится и умирает население леса.
10
Из лесу Коля возвращался с охапкой растений. Он высаживал их в саду, вел над ними какие-то наблюдения, что-то записывал, вычислял. Но цель ускользала от него. Убедившись в том, что науку и религию не помирить и одно исключает другое, Коля задался новой целью: он решил открыть тайну зарождения жизни. Он не переставал думать о капризной несправедливости природы. Мысль о том, что необходимо научить человека исправить ошибки природы, превратить в цветущий сад тундру, тайгу и дикие склоны угрюмых северных гор, приводила его в трепет. Однажды отец сказал ему:
— Ты, Коля, ищешь истину, а она рядом с тобой. Мне кажется, что она состоит в следующем: каждый должен содействовать увеличению общественного богатства. Разве это не может быть смыслом жизни? Найди такой сорт картошки, который мог бы родиться на севере, и ты будешь знаменитым человеком.
Слова эти дошли до сердца Коли. Он почувствовал, что истина действительно недалеко от него. Спустя несколько дней Коля заговорил с учителем политграмоты Василием Ивановичем. Он рассказал ему о том, что после окончания университета хочет заняться поисками диких растений и злаков, которые, сделавшись культурными, могли бы переносить и изнуряющую жару, и стужу севера.
— Это будет большой помощью социализму, — сказал Василий Иванович.
— Почему социализму? — удивился Коля. — Это вклад в общественное богатство всего человечества.
— Общественное богатство, Коля, создается для людей, это верно. Но только социализм правильно распределит это богатство. Во всякой иной стране вашу идею и плоды ваших работ купили бы капиталисты, а народу ничего бы не досталось.
— Наука не продается! — важно сказал Коля. — Политика не ее дело.
— Политика и наука в нашей стране неотделимы. Вы еще убедитесь в этом.
Коля промолчал. Политика казалась ему делом, не стоящим внимания.
Впрочем, эти поиски и занятия не мешали Коле жить так, как живут все пятнадцатилетние мальчики. Он плавал, загорал, играл в крокет и совершал вместе с Джонни рискованные операции в чужих садах.
Виктор любил ходить с Колей в лес. Коля знал так много интересного из жизни растений и зверей, что десять уроков естествознания не давали Виктору столько, сколько одна прогулка с Колей. Ему нравилось, что Коля имеет определенную цель и идет к ней.
— А вот я не знаю, что буду делать и кем я буду! — признался он однажды Коле.
