Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [35]

2

Под присмотром свирепой свекрови,

Злобно хмурившей брови,

Проходила Зайнет, прикрываясь чадрой,

Мимо – страшно сказать! – «Комсомола»,

Где, гудя, как пчелиный встревоженный рой,

Жизнью новой бурлила советская школа,

Где на все голоса и лады

Нараспев повторяли, твердили склады

Из украшенной ленинским обликом книжки

Черноглазые бой-ребятишки:

«Ну-дыр-бай бай-ляр-дан ер-ал-ды

Ек-са-ляра бер-ды…»

Дома, сонный, обрюзглый, помятый,

Ждал Зайнет ее муж и владыка, Мирза.

И вздохнула Зайнет, опуская глаза:

«Пр-ро-клятый!1»

3

«Велик Алла!

Велик Алла!» –

На минарете пел мулла

Святой напев молитвы краткой.

Презрев домашний произвол,

Зайнет вбежала в «Комсомол»,

Скользнувши в дверь, как тень, украдкой

«Зайнет! Откуда ты, скажи,

Пришла домой без паранджи?

Ты осквернила дом изменой!

Где ты была, шакалья кровь?» –

Шипела яростно свекровь,

Кривя злой рот, покрытый пеной.

И отвечала ей Зайнет:

«Была я там, где светит свет,

Где учат ленинским законам,

Где объясняют, как найти

К свободе верные пути

Узбекским девушкам и женам!»

А через день тупой Мирза,

Покорных жен своих гроза.

Рычал от злости и от боли:

Он потерял Зайнет-жену,

Зайнет бежала в Фергану,

Зайнет спаслася от неволи!

4

Год тяжкого труда – по дням и по ночам –

Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки.

С какою верою живой ее речам

   Внимали бедные дехканки!

На фронте – шла она в разведку и в секрет.

И басмачи не раз бранились бранью злобной:

«Поймаем – пуля в лоб! У красных больше нет

   Другой разведчицы подобной!»

Рвалася к подвигам – и тем была жива,

Всегда – на скакуне иль полковой двуколке.

И легендарная уже росла молва

   О черноглазой комсомолке.

5

Хмурый Мирза в Фергане

В грязной сидит чайхане,

   Полон замыслом темным.

Дал, не скупясь, он монет,

Кун за убийство Зайнет,

   Двум убийцам наемным.

Был их ответ: «Потерпи,

Мы уж разыщем в степи

   След твоей комсомолки!»

Ночью, напавши на след,

Смяли узбеки Зайнет,

   Словно дикие волки,

Рвали, оскалив клыки,

Жилы из левой руки,

   – Будешь вечно калека!

В шею, дробя позвонок,

Острый вонзили клинок

   Два преступных узбека.

6

Прошло пять месяцев. Ферганская больница.

Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп.

   Нет, не кошмарный сон ей снится,

   Она – калека, полутруп.

Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно,

Слух острый притуплён, трясется голова.

   Врачи дивятся: «Непонятно,

Как ты осталася жива!»

Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.

Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.

   И в комсомолке однорукой

   Зажегся вновь бунтарский дух.

«Коммуниверситет трудящихся Востока»

Зайнет мерещится во сне и наяву.

У гроба нового пророка

   Она сказала: «Я живу!

И ты – живешь во мне заветами твоими.

На родине моей – в кишлак из кишлака –

Дехканкам темным я их понесу, пока

Сумеет начертить твое родное имя

   Моя последняя рука!»

Пояснение некоторых слов:

Саламат – приветствие. Якши – хорошо. Калым – выкуп за невесту. Ичкерь

#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак –

#деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.

Дрессированный >*

Известный белогвардейский и бывший кавалерийский генерал добровольческой армии Шкуро выступает теперь в цирке в Париже с труппой из казаков, под видом наездников.

(Из газет.)

Средь разоренных сел и брошенных полей

От тифа и от пуль уж не валятся трупы.

Шкуро, готовивший России мавзолей

По воле биржевых царей и королей,

Донской стотысячной уж не составит «труппы».

   Но… он готов на все за выгодный куртаж.

Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена!

Ведь должность у него по существу все та ж,

    И только сузилась арена.

Белонаездников, увы, не то число,

И не Москва – приманка в виде приза.

Ах, время множество мечтаний унесло!

Но… то ж, продажное, осталось ремесло!

И та ж, «парижская», осталась антреприза[14].

– Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй!

Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой,

Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой»

     Стал дрессированною гнидой!

Обратный намек >*

Английская эскадра в июне с. г. посетит Ревель (Эстония) и Ригу (Латвия), где останется до половины июля.

(Из газет.)

В просторах Балтики, средь северных широт,

У «вольных» городов, у Ревеля и Риги,

Английский бронтозавр раскроет хищный рот

На две приманчиво лежащие ковриги.

   «Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть,

      А только… тонко намекнуть?»

И… в нашу сторону скосит свои гляделки:

      «Что, Эсесерия? Поймешь?»

* * *

Почтенный бронтозавр, нас этим не проймешь!

Твои – такие ли? – видали мы проделки.

Намеки все твои поймет дурак любой.

Слов нет, что жалко нам «пригретого» тобой

«Демократичного» латвийца иль эстонца.

Но мы, спокойные, у нашего оконца –

С серпом и молотом в руке

(Не забывая о штыке),

Мы склонны речь с тобой вести на языке

Тож преизрядного героя-оборонца,

   Советского бронечервонца.

В нем, как его ни поверни,

Упрешься ты в закал «хозяйственной брони»,

От укрепления которой – прямо скажем! –

Нас пробуют отвлечь, кто – страхом, кто – шантажем,

   Забыв о мощи той страны,

   Где неразрывно сплетены

   Стаж трудовой с военным стажем:

   За каждым плугом и станком

   Стоит советский военком!

Нанялся – продался >*

Получил я намедни письмо от приятеля,

Постоянного моего читателя.