Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [22]

   Переговорите об этом с Керзоном в одиночку.

На этом ставлю точку,

Не вгоню вас длинным письмом в доску.

Я же, кстати, в бессрочном отпуску.

Кровавые долги >*

Памяти В. В. Воровского

Рать пролетарская знамена преклонила.

Семьей редеющей друзья стоят вокруг.

   – Еще одна священная могила!

   – Еще один неотомщенный друг!

Ну что же! Клятвой боевою

Мы честно подтвердим зарвавшимся врагам,

   Что – не в пример иным долгам –

Долги кровавые мы возместим с лихвою!

У последней черты >*

Антибольшевистский доклад меньшевика Абрамовича сконфузил даже социал-предателей.

(Из газет.)

Абрамович! Вот он, вот!

   Гадом стал заметным.

Машет русский патриот

   Знаменем трехцветным.

А на нем-то, вот герой,

   Новый вид ливрейки:

Модный гамбургский покрой,

   Цвета – канарейки.

Не оратор – Ювенал

   Подлого фасона:

В краску, вражий сын, вогнал

   Даже Гендерсона!

«Мистер! – крякнул Гендерсон. –

   Вы бестактны, право.

Вашей речи сам Керзон

   Может крикнуть: „браво!“

Хоть у вас со мною, да,

   Масса общих точек,

Всё ж… полезен иногда

   Фиговый листочек!»

Но зарвавшийся прохвост

   Гнул свое упорно

Обнажившись в полный рост,

   Лаялся заборно.

Этот лай – скажу о том

   Без лицеприязни –

Есть убийственный симптом

   Злой водобоязни.

Это бешеные псы

   Рвутся в перепалку.

Но… им жить еще – часы.

   А потом – на свалку!

Лиха беда – начало >*

На итальянском пароходе «Анна», стоящем в Одессе, возник конфликт между владельцем и моряками. Моряки обратились с жалобой в одесский райкомвод.

(«Правда», 27 мая 1923 г.)

Одесскому райкомводу – поздравление!

   Это ль не знаменательное явление?

Наши пролетарские соломоны,

Осуществляя советские законы,

Вынесут итальянскому судовладельцу приговор,

Какой ему не снился до сих пор:

«Вот какова наша коммунистическая линия.

Это тебе не твоя Муссолиния!»

   Придравши домой из Одессы,

Синьор отслужит три благодарственных мессы,

А потом возьмет своих матросов в зажим:

«Это вам не советский режим!»

Матросы, после столь наглядного обучения,

Поймут, откуда их злоключения,

Каким путем усмиряются фашистские нравы

И где искать на хозяев управы.

Хозяин будет кивать на фашистский Рим,

А у матросов станет в моде

Ответ в таком, примерно, роде:

«Уж мы, подлец, с тобой поговорим

В Одесском райкомводе!»

* * *

– Эх, матросы, матросы! Народ вы боевой.

Пора вам райкомвод устраивать свой!

Неизбежное и страшное >*

То есть все, как нарочно!

Не успел я отдохнуть бессрочно,

Как этот Керзон – ни дна ему ни покрышки! –

Не дает от ультиматумов передышки!

   Последний ультиматум с издевкою,

С ласковой припевкою:

Не надо больше лишних фраз,

Ставлю, дескать, ультиматум в последний раз.

   В последний ли? Будет видно.

Досадно и обидно.

Затянулась канитель

На несколько недель,

А то, пожалуй, и поболе.

Расканителиться не в нашей воле.

Канитель все же лучше драки,

Не мы тут задираки.

Это Керзону неможется,

Это Керзон тревожится,

Это Керзон принимает меры предупреждения

Против нашего хозяйственного возрождения.

Это нас прощупывает буржуазная саранча:

Как-то мы изворачиваемся без Ильича?

Хватит ли у нас сноровки –

Не поддаться на вражьи уловки?

Если мы сразу когтей не покажем,

То много ли можно с нас урвать шантажем?

   Урвать! Урвать! Урвать!

Большевики не хотят воевать.

Большевики увлекаются мирной работою.

Какой бы ошпарить их нотою,

Насколько увеличить давление,

Чтоб они пришли в исступление

И сделали то сгоряча,

Чего хочет буржуазная саранча,

То-бишь поддались провокации злобной

В обстановке, для Керзона удобной!

   Совет мой Керзону таков:

Искать дураков

Не на столь большом от себя расстоянии.

Они есть и в Британии.

Это их злобно-шалый, звериный напор

Обостряет наш спор,

Это их наступленье на нас бесшабашное

Приближает тот день и тот час роковой,

Когда мир весь разделит чертой огневой

Неизбежное нечто и… страшное!

Кострома >*

       Что нам английские ноты!

          Есть свои заботы!

В минувшую субботу

Имел я одну заботу:

Ухмыльнуться так над керзоновской угрозой,

Чтоб со мной засмеялась вся Москва.

И вот стал я выводить прозой

Такие слова:

Георгу Натаниелю, маркизу Керзону оф-Кедль; стону, графу Кедльстонскому, виконту Скаредельскому, барону Равенодельскому, кавалеру наиблагороднейшего ордена Подвязки, члену почетнейшего Тайного Совета Его Британского Величества, кавалеру и великому командору почетного ордена Звезды Индии, рыцарю и великому командору знаменитейшего ордена Индийской империи и проч., и проч., и проч., и Его Величества главному секретарю и министру иностранных дел.

Революционной милостью, мы, Демьян Бедный, Мужик Вредный, Всея Советския России и иных Советских республик рабоче-крестьянский поэт, наиблагороднейшего в мире боевого Ордена Красной Звезды кавалер, славных 27-й и 51-й, громивших Колчака, Деникина и Врангеля, стрелковых дивизий почетный стрелок, многих заводов и фабрик действительный и почетный депутат, наипочетнейшей коммунистической партии член и Его Величества Пролетариата непременный секретарь и проч., и проч., и проч.

   Возымели мы желание

Написать вам сие послание,

В коем, осуществляя данное нам полномочие…

Многоточие!!!

        Стоп, Керзон, обожди!

        Я попал взамвридвожди!

Осталась нота без конца,

Так как явились ко мне два гонца

И заговорили со мной в таком соблазнительном тоне,