Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [11]

   Чтоб, сбыв ее, бумажкой жалкой

   Заштопать кое-где дырявый свой карман, –

   Презрев мещанские насмешки и уколы:

«Туда ж, с мальчишками учиться, бородач!» –

   Ты шел к порогу новой школы

Для разрешения неслыханных задач.

   Среди нехоженных, огромных

   Российских наших пустырей,

   Таких, как ты, невидных, скромных

Немало есть уже у нас богатырей.

Рабочий рядовой, «товарищ Константинов»,

   Сознаньем классовым могуч,

   Ты – исполин средь исполинов,

В твоих руках – к победам нашим ключ.

   Всем меньшевистским злым кликушам,

В решающие дни пошедшим с нами врозь,

Всем чванным и гнилым интеллигентским душам,

Презреньем кастовым отравленным насквозь,

Всей эмигрантщине зверино-плотоядной,

Парализованной, но все еще живой, –

Какой угрозою убийственно-наглядной

   Является культурный подвиг твой!

К серпу и молоту прибавив силу знанья,

Ты, у врагов кому иного нет названья,

Как «обнаглевший хам», «разнузданный вандал»,

К серпу и молоту прибавив силу знанья,

Все наши замыслы, все наши упованья,

Все наши общие труды и начинанья

   Ты укрепил и оправдал,

Ты, в ком, свершая путь великого страданья,

   «Как солнце в малой капле вод»,

Отобразил себя рабочий наш народ!

За этой линией >*

(Основной припев)

Я опоздал с моею сказкой.

«Гааги» нету. Не беда.

Ведь мы гаагскою развязкой

Не обольщались никогда.

Так суждено уж – прогореть ей,

Чтоб – через сколько там недель? –

На конференции на третьей

Продолжить ту же канитель.

   А может, песенкой иною

Начнет лиса нас угощать?

Блокадой новой иль войною

Опять попробует стращать?

Ну что же, мы себе на плечи

Врагов не думаем сажать.

Красноармейцы, вашей «речи»

Не стану я опережать!

Скажу лишь то, что непреложно:

Мы уступаем, сколько можно,

Но если нас биржевики

Начнут пугать – серьезно? ложно? –

Мы твердо скажем: «Осторожно!

За этой линией – штыки!!»

Пугало >*

(Надпись на памятнике Александру III в Ленинграде)

Мой сын и мой отец при жизни казнены,

А я пожал удел посмертного бесславья:

Торчу здесь пугалом чугунным для страны,

Навеки сбросившей ярмо самодержавья.

Предпоследний самодержец всероссийский

Александр III.

Юной гвардии >*

Время темное, глухое…

И забитость и нужда…

Ой, ты, времечко лихое,

Мои юные года!

Перед кем лишь мне, парнишке,

Не случалось спину гнуть?

К честным людям, к умной книжке

Сам протаптывал я путь.

Темь: Не видно: ров иль кочка?

Друг навстречу или гад?

Сиротливый одиночка,

Брел я слепо, наугад.

Вправо шел по бездорожью,

Влево брал наискосок, –

И дрожал пугливой дрожью

Мой незрелый голосок.

Нынче красной молодежи

В дядьки я уже гожусь.

На ребяческие рожи

Все гляжу – не нагляжусь.

Зашумит ли резвым роем

В светлых залах новых школ,

Иль пройдет военным строем

Предо мною Комсомол,

Я, состарившись наружно,

Юным вновь горю огнем:

«Гей, ребятки! В ногу! Дружно!

Враг силен. Да шут ли в нем?

Враг стоит пред грозной карой,

Мы – пред заревом побед!»

Юной гвардии от старой

Героический привет!

Спокойствие и выдержка >*

По распоряжению британских властей выход из Черного моря в Босфор закрыт.

(«Эко де Пари»)

Ллойд-Джордж, исполненный возвышенных мотивов,

Из моря Черного закрыл нам вход в Босфор,

Любому дураку тем разъяснивши спор:

Что называется «свободою проливов»?

   Но мы-то не глупцы и, зная с давних пор

Неисправимую английскую привычку,

К замку разбойников, нас взявших под запор,

Сумеем – дайте срок! – соорудить отмычку.

Пускай тогда враги поднимут злой галдеж

Про большевистский взлом, про наглый их грабеж:

   «Скорей, скорей замок в починку!»

Но… коль с мечом опять пойдут к нам и с огнем,

Мы так их нашею отмычкой долбанем,

Что небо им тогда покажется с овчинку!

   Так будет. Скоро ли? Увидим. А пока,

Не склонные к шагам рискованно-задорным,

Мы будем изучать с усердием упорным

   Секреты вражьего замка!

Откуда есть пошел «Крокодил» >*

В пещере Маабде близ Монфалута,

На правом берегу реки Нила,

Там, где у Фив он поворачивает круто,

Лежат предки нашего «Крокодила».

Окутанные пещерного мглою,

В полотнах, пропитанных смолою,

Древней-предревней тайной запечатленные –

Лежат их мумии нетленные.

Словом, не имеет нынче земля

Такого царя иль короля,

Чья бы родословная так далеко заходила,

Как родословная нашего «Крокодила».

Он, чья слава в эти дни

Начинает греметь повсеместно,

Был рано оторван от отца и родни.

Когда он родился, никому неизвестно.

Как жил его отец и на какие средства,

Кто были его друзья детства,

Кто ему внушал первые начатки знания, –

Об этом он сохранил смутные воспоминания.

Не будем говорить о Ниле и пирамидах,

О всех претерпенных «Крокодилом» обидах,

О его упованиях на будущее лучшее, –

Об этом расскажем при подходящем случае.

Главное то, что в 1883 году

Очутился он в питерском Зоологическом саду

И – в России такие случаи были нередки –

35 лет не выпускался из железной клетки.

Выставленный всем напоказ,

Потеха для праздных глаз,

Пугало для барынь чувствительных,

Сколько претерпел он насмешек язвительных,

колько получил плевков и пинков

От пьяных озорников,

От мещан, в саду очутившихся,

На полтину раскутившихся,

От почетных и непочетных гостей,

От важных и неважных властей,

От всех, до городового включительно,

Торчавшего у клетки многозначительно,

Толстые усы разглаживавшего,

Публику осаживавшего:

«Осади… Осади!.. Осади!..

Экого чуда не видали!..»