Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [10]

Чуть не вышибла в вагоне стекла.

   А уж Москва себя показала:

Тысячи рабочих вокруг вокзала

Встречали меня столь… бурно,

Что мне чуть не сделалось дурно.

За что столько свисту, брани, угроз,

За что – букеты не из красных роз,

А из травы сорной

И жгучей крапивы подзаборной?

За что эти черные, позорные плакаты?

Пусть эсеры сто тысяч раз виноваты,

Но я же адвокат,

Я только адвокат,

А потом уже социал-демократ,

Чьи, хе-хе-хе, убеждения

Заслужили высочайшего утверждения!

* * *

Ах, ма тант,

Антант!

Как я возвращусь отсель

В Версаль? В Брюссель?

Не то мне страшно, что эсеров осудят, –

От мысли иной берет меня жуть:

Какими «розами» будет, – ох, будет! –

Усыпан в Европе мой обратный путь?!

Перевел с социал-предательского

Демьян Бедный.

V

Ах, позвольте вас поздравить!..

Еще две телеграммы оплачены антантовской валютой

В Париже под председательством миллиардера Моргана открылась конференция банкиров.

Радио.

Из Берлина

Из нашего печального изгнания

Приветствуем ваши великие начинания.

Вы соль земли и светочи мира.

Да здравствует творческая мысль банкира!

Да здравствует предмет нашей бескорыстной симпатии,

Представитель американской развернутой демократии,

Гордость человечества, Морган!!

   От лица сотрудников «Социалистического вестника»

Подписали два меньшевистских прелестника

      Мартов и Дан.

Из Москвы

Переваривая впечатления московских приветствий

(Не имевших, к счастью, физических последствий)

– Ах, вырваться бы отсюда скорее! –

Скорбим, что не можем, каждый в своей ливрее,

Потолкаться в передней вашей конференции,

Чтоб сквозь двери послушать ваши мудрые сентенции

И усвоить их высокоблагородные мотивы.

Клянемся выполнять ваши новые директивы

И проводить их в жизнь всеми «социалистическими» мерами.

   Лично от себя и уполномоченные эсерами,

   Этими жертвами большевистского насилия,

Подписали: мамзель Эмилия,

Вокерс, Курт Розенфельд, переводчица Розенталия

И еще одна каналия

(Коммунистов коробит ее кровно поруганная фамилия).

С подлинным верно

Демьян Бедный.

VI

Королевская шансонетка

Я явилася сюда,

Вот сюда

И сюда

Для… вот этого… суда,

Для суда,

Да!

Посмотрите ж, наркомюст,

Наркомюст,

Наркомюст,

Что за ножки, что за бюст,

Что за бюст,

Бюст!

Содержанка короля,

Короля,

Короля,

Я спою вам: тру-ля-ля,

Тру-ля-ля,

Ля!

До-ре-ми! Ре-ми-фа-соль1

Ми-фа-соль,

Ми-фа-соль!

* * *

Всем понятно, в чем тут соль?

В чем тут соль?

Соль!

VII

Под хозяйское крылышко

Вступив с Антантою в единый, тесный блок

И доброго от нас не чая хлебосольства,

В Москве он разыскал уютный уголок

В лакейской конуре английского посольства.

VIII

Прощай, Эмилия!

Романc

«Я ухожу! – жеманно ты сказала, –

Пусть ангелы моих друзей спасут».

И ты ушла торжественно из зала,

Презревши наш, рабочий, «хамский» суд.

Молчали все, от изумленья немы,

А я рыдал, почувствовав беду:

«Ушла… ушла… И я лишился темы,

Какой, увы, уж больше не найду!»

Твои слова звучали так напевно,

Но вера им свелась у всех к нулю.

И ты ушла, суду швырнувши гневно:

«Я к своему вернуся королю!»

Потупившись, две глупеньких гризетки

Твой гардероб тащили впереди,

И – злой символ! – три желтеньких розетки

У всех троих дрожали на груди.

О три красы! О желтое созвездье!

Презрев наш суд, идите же туда,

Где в некий день настигнет вас возмездье

Не менее сурового суда!

Вот именно! >*

«Здорово!»

            «Здорово!»

Встретив эсера матерого,

Какой-то наивный чудак

Стал корить его так:

«Послушай, дружище!

Ведь я считаю, что эсеры чище,

Чем принято о них говорить.

Бросили б вы, милые, дурить.

Вот я был на эсеровском процессе

(Сужу, стало быть, не по ненавистной вам прессе),

Так сам я слыхал, как один свидетель

Аттестовал антантовскую добродетель,

От которой вы, эсеры, без ума.

Антанта, задуши ее чума,

Вас в восемнадцатом году на большевиков

                    натравливала,

А сама… кадетское министерство подготавливала!

Обрадовалась бы Россия такому подарку?

Революцию, стало быть, на смарку?

Опять оседлать рабочего и мужика?»

«Эх, – вздохнул эсер на слова чудака, –

Гляжу я на тебя, дурака отпетого.

Да почему ж ты думаешь, что мы были… против

                    этого?»

В малом великое >*

Коммунистическая ода

30 июня 1922 г. комячейка ф-ки Гознак справляла торжественный выпуск учеников партшкол двух ступеней.

Из учеников особенно выделялся один рабочий-печатник 47 лет, обремененный большим семейством при очень тяжелом материальном положении, И. П. Константинов, который, проходя эти две школы как I, так и II ступени, был самым примерным и внимательным учеником, – он не пропустил ни одного дня занятий партшколы.

Общее собрание рабочих-коммунистов приветствовало этого ученика – рабочего от станка, который, посвящая себя занятиям политическими науками, не останавливается ни перед какими преградами.

В ответ на приветствие Константинов заявил: «Я рабочий, а рабочий при Советской власти должен знать, что он сам должен найти правильный путь в ученье и знании».

Рабочие, ученики партшколы, постановили тов. Константинова за его твердое стремление к знанию занести на красную доску.

День трудовой отбыв, усталый от натуги,

   Порою, может быть, больной –

   Не самогонкою хмельной

Ты отравлял свои голодные досуги,

Не в церковь тупо брел – глотать гнилой дурман,

Не на базар спешил с продажной зажигалкой,