Том 3 - [59]

И не бросай слова презренья

Вслед улетающей любви.

1966

* * *

Взад-вперед ходят ангелы в белом

С неземным выражением глаз,

Труп еще называется телом —

В лексиконе, доступном для нас.

И чистилища рефрижератор,

Подготовивший трупы в полет,

Петербургский ли это театр,

Навсегда замурованный в лед.

Распахнут подземелье столетья,

Остановится время-пора

Лифтом морга, как шахтною клетью,

Дать добычу судьбы — на гора.

Нумерованной, грузной, бездомной

Ты лежала в мертвецкой — и вот

Поднимаешься в синий огромный

Ожидающий небосвод.

Вот последнее снаряженье:

Мятый ситцевый старый халат,

Чтоб ее не стеснились движенья

В час прибытия в рай или в ад.

И обряд похоронного чина,

И нарушить обряда не сметь,

Чтобы смерть называлась кончина,

А не просто обычная смерть.

И нужна ли кончина поэту,

Торопливых друзей говорок,

Заглушающий выкрики света

От обугленных заживо строк.

Нумерованной, мертвой, бездомной

Ты лежала в мертвецкой — и вот

Поднимаешься в синий огромный

Ожидающий небосвод.

1966

Живопись [199]

Портрет — эго спор, диспут,

Не жалоба, а диалог.

Сраженье двух разных истин,

Боренье кистей и строк.

Потоком, где рифмы — краски,

Где каждый Малявин — Шопен,

Где страсть, не боясь огласки,

Разрушила чей-то плен.

В сравненье с любым пейзажем,

Где исповедь — в тишине,

В портрете варятся заживо,

На странной горят войне.

Портрет — это спор с героем,

Разгадка его лица.

Спор кажется нам игрою,

А кисть — тяжелей свинца.

Уже кистенем, не кистью

С размаха художник бьет.

Сраженье двух разных истин.

Двух судеб холодный пот.

В другую, чужую душу,

В мучительство суеты

Художник на час погружен,

В чужие чьи-то черты.

Кому этот час на пользу?

Художнику ли? Холсту?

Герою холста? Не бойся

Шагнуть в темноту, в прямоту.

И ночью, прогнав улыбку,

С холстом один на один,

Он ищет свою ошибку

И свет или след седин.

Портрет это или маска —

Не знает никто, пока

Свое не сказала краска

У выбеленного виска.

1967

* * *

В судьбе есть что-то от вокзала,

От тех времен, от тех времен —

И в этой ростепели талой,

И в спешке лиц или имен.

Все та же тень большого роста

От заколдованной сосны.

И кажется, вернуться очень просто

В былые радужные сны.

1960-е

* * * [200]

По старому следу сегодня уеду,

Уеду сквозь март и февраль,

По старому следу, по старому следу

В знакомую горную даль.

Кончаются стежки мои снеговые,

Кончаются зимние сны,

И тают в реке, словно льдинки живые,

Слова в половодье весны.

1968

* * * [201]

Нет, память не магнитофон,

И не стереть на этой ленте

Значение и смысл и тон

Любого мига и момента.

И самый миг не будет стерт,

А укреплен, как путь и опыт:

Быть может, грозовой аккорд,

Быть может, только слабый шепот.

Услышанное сквозь слова

И то, что видено случайно, —

Все сохранила голова

Предвестником для новой тайны.

1968

* * * [202]

Я тоже теплопоклонник

Огня или солнца — равно,

Я лезу на подоконник,

Распахиваю окно.

Знакомая даль Ярославны

Дорога, кривое шоссе,

Раскопки в периоде давнем,

Трава в непросохшей росе.

Я жду новостей, как княгиня

На башне когда-то ждала,

Земная моя героиня

На страже добра, а не зла.

Но ветром захлопнуты рамы,

И я наклоняюсь к огню —

К печурке, где отсветы драмы,

Ему я не изменю.

1968

* * * [203]

Не шиповник, а пионы,

Точно розы без шипов,

Утвердят во мне законы

Новых мыслей, новых слов.

И приносит запах смутный

Чьей-то жизни слабый тлен,

Как мгновенный, как минутный

И неотвратимый плен.

Это голос отдаленный

Незабытых дней, времен,

Стон коленопреклоненный,

Хорошо известный стон.

1968

* * * [204]

Грозы с тяжелым градом,

Градом тяжелых слез.

Лучше, когда ты — рядом,

Лучше, когда — всерьез.

С Тютчевым в день рожденья,

С Тютчевым и с тобой,

С тенью своею, тенью

Нынче вступаю в бой.

Нынче прошу прощенья

В послегрозовый свет,

Все твои запрещенья

Я не нарушу, нет.

Дикое ослепленье

Солнечной правоты,

Мненье или сомненья —

Все это тоже ты.

1968

* * * [205]

Три корабля и два дельфина

На желтый остров приплывут,

При шторме девять с половиной

Отыскивая приют.

Они меняют дни на ночи,

Берут концы вместо начал.

И путь становится короче,

И приближается причал.

И волны, волны… Нет им меры.

Три корабля, три корабля,

Не каравеллы, а галеры

Плывут по курсу января.

И по Колумбову компасу —

Не то зюйд-вест, не то норд-ост —

Плывут Дежневские карбасы

Под синим светом старых звезд.

1968

* * *

На память черпнул я пол-океана,

Храню у себя на столе,

Зажить не хотят эти ранние раны,

Забыть о подводной скале.

Давно б затянулись в просторе небесном,

В космической высоте,

Где резали воздух Галактики вести,

Дрожа на магнитном щите.

В простом, угловатом граненом стакане

Найти я границы хотел,

Предел бесконечного океана

И бездны бездонной предел.

И вы в разговоры о смерти не верьте,

Там тления нет и следа.

В стакане бурлит, утверждая бессмертье,

Живая морская вода.

А может быть, все это вышло из моды

Стаканы, приметы, цветы,

Игра или только игрушка природы

Стихи эти, я и ты…

1968

* * * [206]

Усиливающийся дождь

Не нужен мне.

И скоро высохнет чертеж

Дождя в окне.

И осторожные штрихи

Его руки

Как неуместные стихи —

Черновики.

Все ветра вытерто рукой,

Стекло блестит.

Ложится солнце на покой

И долго спит.

1968

* * *

Усиливающийся ливень

Не делает меня счастливым.

Наоборот —

Неразрешимейшая задача —

Лишая мир истоков плача,

Идти вперед.

1968

* * * [207]

Быть может, и не глушь таежная,

А склад характера, призванье