Том 3 - [56]

Лепестки на песке засыхают,

Люди ходят и тихо вздыхают…

Ветер пыльные тучи взметает —

Белый вишенный цвет улетает.

Поднимается выше и выше

Легкий цвет, белый цвет нашей вишни.

1961

* * * [167]

Стихи — это судьба, не ремесло,

И если кровь не выступит на строчках,

Душа не обнажится наголо,

То наблюдений, даже самых точных,

И самой небывалой новизны

Не хватит у любого виртуоза,

Чтоб вызвать в мире взрывы тишины

И к горлу подступающие слезы.

1962

* * * [168]

Поэзия — дело седых,

Не мальчиков, а мужчин,

Израненных, немолодых,

Покрытых рубцами морщин.

Сто жизней проживших сполна,

Не мальчиков, а мужчин,

Поднявшихся с самого дна

К заоблачной дали вершин.

Познание горных высот,

Подводных душевных глубин,

Поэзия — вызревший плод

И белое пламя седин.

1962

* * * [169]

Когда после разлуки

И сам еще не свой,

Протягивая руки,

Встречаюсь я с Москвой,

Резины и бензина

Блаженство и уют,

Шуршат, щебечут шины,

Как зяблики поют.

На площади вокзальной,

Где стук, и крик, и звон,

Сливают в музыкальный,

Как бы единый тон.

Удерживая слезы,

На площади стою

И по старинной позе

Свой город узнаю.

Московский гул и грохот,

Весь городской прибой

Велением эпохи

Сплетен с моей судьбой.

1962

* * *

Летний город спозаранку

Проступает сквозь туман,

Как чудовищная гранка,

Свеженабранный роман.

Город пахнет той же краской,

Что газетные листы,

Неожиданной оглаской,

Суеверьем суеты.

И чугунные заборы

Знаменитого литья —

Образцы шрифтов набора

И узоров для шитья.

Утро все — в привычном чтенье

Зданий тех архитектур,

Что знакомы поколеньям

Лучше всех литератур.

1962

* * * [170]

О подъезды, о колонны

Разбивающийся дождь —

Будто ампул миллионы

Покрывают площадь сплошь.

Кислый дух автомобиля

И жилища перегар —

Все прибито вместе с пылью

И вколочено в бульвар.

Будто после треска, хруста

На поверженный пустырь,

Приводя природу в чувство,

Выливают нашатырь.

И полны глубокой веры

В приближенье синевы

Палисадники и скверы

И окраины Москвы.

1962

* * * [171]

Свяжите мне фуфайку

Из пуха тополей

Белее белой лайки

И севера белей,

Белее света даже

В асфальтовом дворе, —

Из этой светлой пряжи,

Крученной на жаре.

Волокон и событий

Начала и концы

Разматывают нити

Ребята-мудрецы.

Обрывками капрона

Усеяна земля,

Как и во время оно,

Седеют тополя.

Растрепанной кудели

Дымятся вороха,

Как след былой метели,

Пригодный для стиха.

Свяжите мне фуфайку

Из пуха тополей,

Белее белой лайки

И севера белей.

1962

Роса [172]

Травинкам труднее всего по утрам,

Когда открывают дорогу ветрам,

И грозная мертвая летняя сушь

Похуже буранов, метелей и стуж.

Себя не жалея, себя не щадя,

Травинки живут без дождя, без дождя.

Из воздуха влагу вбирают леса,

Как пот выступает ночная роса.

И корни растений глотают питье

И славят свое корневое житье.

Они отдарят эту каплю воды

И к небу поднимут цветы и плоды.

1962

Арктическая ива [173]

Ива цветет, погруженная в снег,

Ива должна спешить

Жить здесь как птица, как человек,

Если решила жить.

Жить — значит в талую землю успеть

Бросить свои семена,

Песню свою хоть негромко пропеть,

Но до конца, до дна

1962

* * * [174]

Упала, кажется, звезда,

Или, светя с вершины,

Сквозь ночь спускается сюда

С горы автомашина?

Вокруг палатки — темнота,

Бездонная, ночная,

Не слышно шелеста листа,

Умолкла речь речная.

Я в лампе не зажгу огня,

Чтоб летней ночью этой

Соседи не сочли меня

Звездой или планетой.

1962

* * * [175]

В годовом круговращенье,

В возвращенье зим и лет,

Скрыт секрет стихосложенья

Поэтический секрет.

Это ритмика ландшафтов,

Самобытные стихи,

Что строчит безвестный автор

Чернотала и ольхи.

Музыкален, как баллада,

Как чередованье строк,

Срок цветенья, листопада,

Перелетов птичьих срок.

В смене грома и затишья,

В смене света и теней

Колесо четверостишья,

Оборот ночей и дней.

1962

* * * [176]

Не в Японии, не на Камчатке,

Не в исландской горячей земле,

Вулканическая взрывчатка

На заваленном пеплом столе.

И покамест еще примененья

К отопленью сердец не нашло,

Застывает, утратив движенье,

Бередившее душу тепло

1962

* * *

Костер сгорел дотла,

И там, где было пламя,

Лиловая зола

Остужена камнями.

Зола добра и зла,

Исписанной бумаги,

Лишенная тепла,

Сметенная в овраги…

1962

* * * [177]

У деревьев нет уродов,

У зверей уродов нет,

Безупречна птиц порода,

Соразмерен их скелет.

Даже там, в камнях пустыни,

В беспорядке диких скал

Совершенством мягких линий

Подкупает минерал.

1962

Над старыми тетрадями [178]

Выгорает бумага,

Обращаются в пыль

Гордость, воля, отвага,

Сила, сказка и быль.

Радость точного слова,

Завершенье труда, —

Распылиться готова

И пропасть без следа.

Сколько было забыто

На коротком веку,

Сколько грозных событий

Сотрясало строку…

А тетрадка хранила

Столько бед, столько лет…

Выгорают чернила,

Попадая на свет

Вытекающей кровью

Из слабеющих вен:

Страстью, гневом, любовью,

Обращенными в тлен.

1962

* * *

Я под облачной грядою,

В улетающем пару,

Над живой морской водою,

Остывающей к утру.

Хорошо ночное лето,

Обезлюдел каждый дом,

Море вечером нагрето,

Утопили солнце в нем.

Потонул в пучине темной

И согрел ее собой

Раскаленный шар огромный,

Закипел морской прибой.

1963

* * *

Стихотворения — тихотворения,

И это — не обмолвка, нет,

Такие они с рождения,

С явленья на белый свет.

Стихотворения — тихотворения

И требуют тишины,

Для тонкости измерения,

Длины, высоты, ширины.

Стихотворения — тихотворения,

Поправок, доделок — тьма!