Том 3 - [55]

Шрифт
Интервал

Дымится снег.
Огонь все ближе, ближе, ближе,
И вот — ночлег.
И, ставя обе лыжи стоймя
К венцу избы,
Я постучу в окно спокойно
Рукой судьбы.

1960

Старая Вологда[157]

Медлительная Вологда…
Столетия и дали
Тащили город волоком,
В оврагах рассыпали.
Предместьями, посадами
Бросали на дороге
С глухими палисадами
Еловые чертоги.
Жила когда-то грезами
О Вологде-столице,
Каприз Ивана Грозного
Как сказка о Жар-птице.
А впрочем, вести веские
О царском разговоре —
Магическими фресками
В стариннейшем соборе.

1960

Корни даурской лиственницы[158]

Корни деревьев — как флаги,
Флаги в промерзлой земле,
Мечутся в поисках влаги,
В страстной мечте о тепле.
Вся корневая система
В мерзлой от века судьбе.
Это — упорства поэма,
Это — стихи о борьбе.

1960

Рояль[159]

Видны царапины рояля
На желтом крашеном полу:
Наверно, двери растворяли,
Ворочали рояль в углу.
И он царапался когтями
И, очевидно, изнемог
В борьбе с незваными гостями,
Перешагнувшими порог.
И вот он вытащен наружу,
Поставлен где-то у стены.
Рояль — беззвучное оружье
Необычайной тишины.
И все сейчас во власти вести,
Все ждут подобья чудесам —
Ведь здесь на том, рояльном, месте
Дух музыки почиет сам.

2 июня 1960 Переделкино

* * *[160]

Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд —
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля — цветущий сад.
И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.
И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.

2 июня 1960

Переделкино

* * *[161]

Будто выбитая градом,
Искалечена трава.
Вытоптана зелень сада
И едва-едва жива.
На крылечные ступени
Разбросали каблуки
Ветки сломанной сирени,
Глиняные черепки…
И последняя расплата,
Послесловье суеты:
Шорох киноаппарата,
Жестяных венков цветы.

2 июня 1960

Переделкино

* * *[162]

Орудье высшего начала,
Он шел по жизни среди нас,
Чтоб маяки, огни, причалы
Не скрылись навсегда из глаз.
Должны же быть такие люди,
Кому мы верим каждый миг,
Должны же быть живые Будды,
Не только персонажи книг.
Как сгусток, как источник света,
Он весь — от головы до ног —
Не только нес клеймо поэта,
Но был подвижник и пророк.
Как музыкант и как философ,
Как живописец и поэт,
Он знал решенье всех вопросов,
Значенье всяких «да» и «нет».
И, вслушиваясь в травы, в листья,
Оглядывая шар земной,
Он встретил много новых истин
И поделился со страной.
И, ненавидя пустословья,
Стремясь к сердечной простоте,
Он был для нас самой любовью
И путь указывал мечте

1960

Капля[163]

Править лодкою в тумане
Больше не могу
Будто я кружусь в буране
В голубом снегу
Посреди людского шума
Рвется мыслей нить
Своего мне не додумать,
Не договорить.
Капля с каплей очень схожи,
Падают они:
День за днем, как день прохожий,
День — калика перехожий,
Каплют капли-дни.
Разве тяжче, разве краше,
Ярче всех других
Та, что переполнит чашу,
Чашу дней моих.

1960

Бурение огнем[164]

Поэзия, поэзия —
Бурение огнем
Сверкает света лезвие —
Такая сила в нем,
Что в кислородном пламени
Расплавится скала, —
Идет в породе каменной
Горящая игла.
Как факел ослепительный
Врезаясь в минерал,
Готовя для Праксителя
Любимый матерьял.

1960

* * *[165]

Бесплодно падает на землю
Цветов пыльца,
Напрасно пролитое семя
Творца.
И только миллионной части,
Упав на дно,
Вступить с природой в соучастье
Дано.

1960

* * *[166]

Мы предтечи, мы только предтечи,
С недостатками слуха и речи,
Рифмачи, плясуны, музыканты,
Обморозившие таланты.
Мы учились в особенной школе
В чистом поле в далекой неволе.
Там, где солнце сияет ночами,
Там, где лед обжигает, как пламя.
Наши судьбы доверены вьюгам
За полярным магическим кругом.
Мы глядим до сих пор молодцами,
Нас еще не смешать с мертвецами.

1961

* * *

Ручей питается в дороге
То родниками, то дождем
И через горные пороги
Проталкивается с трудом.
И, как при кровяном давленье,
Повышенном до глухоты,
Рекой в порывистом движенье
Расшатывает мосты.
И где-нибудь в изнеможенье
Вода ложится на песок,
Почти без пульса, без движенья
Валяется у наших ног.
Ее и здесь зовут рекою.
Она сверкает как слюда,
Как воплощение покоя —
Горизонтальная вода

(1961)

* * *

Пусть чернолесье встанет за деревнями
Тропинкой вглубь идут мои стихи.
Не лес я должен видеть за деревьями,
А голубую кожицу ольхи.
Стекляшки — бусы розовой смородины
И слив резиновые шары.
Дороги не заказаны, не пройдены
В подлески, чащи, рощи и боры.
Скажу не по-латински, не по-гречески
Про мертвую сожженную траву —
Пока пейзаж не говорит по-человечески,
Его пейзажем я не назову.

1961

* * *

Часы внутри меня,
Волшебные часы,
Отмерить дозы дня
Незримые весы.
Проснусь я точно в час,
Намеченный вчера,
Хоть, не смыкая глаз,
Работал до утра.
Вселенная ведет,
Скрывая как секрет,
Тончайший этот счет —
Тысячелетний след.
И времени чутье —
Закон житья-бытья —
Мы знаем все: зверье,
Деревья, ты и я…

1961

* * *

Жить вместе с деревом, как Эрзя,
И сердце видеть в сердцевине.
Из тысяч сучьев, тысяч версий
Найти строенья план единый.
Найти фигуры очертанье,
Лицо пейзажа-человека,
А имена или названья —
Приметы нынешнего века.
Гефест перед кусищем меди,
Буонарроти перед грудой
Камней, уверенный в победе,
Уже почувствовавший чудо…

1961

* * *

Тихий ветер по саду ступает,
Белый вишенный цвет рассыпает.
И одна из песчаных дорожек —
Как вишневое платье в горошек.

Еще от автора Варлам Тихонович Шаламов
Колымские рассказы

Лагерь — отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели — инженеры, геологи, врачи, — ни начальники, ни подчиненные. Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел — лучше ему умереть…


Крест

«Слепой священник шел через двор, нащупывая ногами узкую доску, вроде пароходного трапа, настланную по земле. Он шел медленно, почти не спотыкаясь, не оступаясь, задевая четырехугольными носками огромных стоптанных сыновних сапог за деревянную свою дорожку…».


Очерки преступного мира

«Очерки преступного мира» Варлама Шаламова - страшное и беспристрастное свидетельство нравов и обычаев советских исправительно-трудовых лагерей, опутавших страну в середине прошлого века. Шаламов, проведший в ссылках и лагерях почти двадцать лет, писал: «...лагерь - отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку - ни начальнику, ни арестанту - не надо его видеть. Но уж если ты его видел - надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Со своей стороны, я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».


Левый берег

Это — подробности лагерного ада глазами того, кто там был.Это — неопровержимая правда настоящего таланта.Правда ошеломляющая и обжигающая.Правда, которая будит нашу совесть, заставляет переосмыслить наше прошлое и задуматься о настоящем.


Артист лопаты

Варлама Шаламова справедливо называют большим художником, автором глубокой психологической и философской прозы.Написанное Шаламовым — это страшный документ эпохи, беспощадная правда о пройденных им кругах ада.Все самое ценное из прозаического и поэтичнского наследия писателя составитель постарался включить в эту книгу.


Сентенция

Рассказ Варлама Шаламова «Сентенция» входит в сборник колымских рассказов «Левый берег».


Рекомендуем почитать
Том 4

В четвертый том Собрания сочинений В. Т. Шаламова вошли автобиографическая повесть о детстве и юности «Четвертая Вологда», антироман «Вишера» о его первом лагерном сроке, эссе о стихах и прозе, а также письма к Б. Л. Пастернаку и А. И. Солженицыну.


Том 2

Во второй том Собрания сочинений В. Т. Шаламова вошли рассказы и очерки из сборников «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2», а также пьеса «Анна Ивановна».


Том 1

В первый том Собрания сочинений Варлама Тихоновича Шаламова (1907–1982) вошли рассказы из трех сборников «Колымские рассказы», «Левый берег» и «Артист лопаты».