Том 3 - [51]

И линия сделалась кругом,

Чтоб легче по жизни катиться,

А главное — не ушибиться.

Искавший ответа у молний,

Я стал осторожно безмолвным.

Всего я касался лишь краем

И стал чересчур обтекаем

В сравнении с бывшим собратом,

С другим неуклюжим квадратом.

Легко пифагорово время

Решило мою теорему.

Решило и доказало,

Со мной не стесняясь нимало.

Модели начерчены вьюгой,

Полярным магическим кругом:

Былого квадрата ненужность

Легко превратилась в окружность.

1957

Кристаллы [120]

Стекло обледенело,

Блестит резная запись,

В ночной метели белой

Скитается анапест.

Летят снежинки-строфы,

Где ямбы и хореи,

Как блестки катастрофы

Разгрома в эмпирее.

Их четкое строенье

Еще с времен Гомера —

Точь-в-точь стихотворенье

Старинного размера,

Един закон сцепленья,

Симметрии вселенной,

Сложенья и деленья

И четкости отменной.

Снег падает устало,

Снежинки давят плечи,

Стихи — это кристаллы,

Кристаллы нашей речи.

1958

Ледоход [121]

Не гусиным — лебединым

Напишу письмо пером,

Пусть бежит к тебе по льдинам

В половодье напролом.

Напишу — и брошу в воду

Лебединое перо —

По ночному ледоходу

Засияет серебро.

И в такую холодину

Разобрать не сможешь ты,

Лебедь это или льдина

Приплывет из темноты.

Приплывет перо на скалы,

Ледяное как звезда,

Никогда ты не слыхала

Лебединой песни льда.

Никогда ты не слыхала

Лебединой песни льда,

В час, когда ночные скалы

Бьет весенняя вода.

1958

* * * [122]

Вот солнце в лесной глухомани

Течет в ледяное окно.

И кажется — сыплют в тумане

С небес золотое пшено.

В лесу, возле каждой тропинки,

На жестком и рыхлом снегу

Рассыпаны эти крупинки,

И я их собрать не могу.

1958

Тропа [123]

Тропа узка? Не спорю.

Извилиста? Зато

Она выходит к морю,

На горное плато.

Натыканы цветочки

Нездешней красоты

В пружинящие кочки,

В железные кусты.

Чрезмерно сыровата,

По мнению людей,

Набухла мокрой ватой

От слез или дождей.

Чего уж старомодней

Одежда ей дана,

Листвою прошлогодней

Засыпана она.

И хвои толстым слоем

Заглушены шаги,

И дышит все покоем,

Распадками тайги.

Вся выстланная мхами,

Безмолвие храня,

Тропа живет стихами

Со мной и для меня.

1958

* * *

Взад-вперед между кручами

Ходит ветер колючий,

Раздвигая летучие

Темно-желтые тучи.

А над ними высокое

Небо львиного цвета,

Гром, по-волжскому окая,

Пробирается где-то.

Знаки молнии розовой,

Как связиста петлицы,

Небо, полное грозами,

Хочет ливнем пролиться.

1958

Черский [124]

Голый лес насквозь просвечен

Светом цвета янтаря,

Искалечен, изувечен

Жестким солнцем января.

Там деревьям надо виться

И на каменном полу

Подниматься и ложиться,

Изгибаться вслед теплу.

Он рукой ломает слезы,

А лицо — в рубцах тайги,

В пятнах от туберкулеза,

Недосыпа и цинги.

Он — Колумб, но не на юге,

Магеллан — без теплых стран.

Путь ему заносит вьюга

И слепит цветной туман.

Он весной достигнет цели

И наступит на хребты

В дни, когда молчат метели

И когда кричат цветы.

Он слабеет постепенно,

Побеждая боль и страх,

И комок кровавой пены

Пузырится на губах.

И, к нему склоняясь низко,

Ждет последних слов жена.

Что здесь далеко и близко

Не поймет сейчас она.

То прощанье — завещанье,

Завещанье и приказ,

Клятвенное обещанье,

Обещанье в сей же час.

Продолжать его деянья —

Карты, подвиг, дневники,

Перевалам дать названья

И притокам злой реки.

Ключ к природе не потерян,

Не напрасен гордый труд,

И рукой жены домерен

Героический маршрут.

Он достойно похоронен

На пустынном берегу.

Он лежит со славой вровень,

Побеждающий тайгу.

Он, поляк, он, царский ссыльный,

В платье, вытертом до дыр,

Изможденный и бессильный,

Открывает новый мир,

Где болотные просторы

Окружил багровый мох,

Где конические горы

Вулканических эпох.

1958

За брусникой [125]

Посреди спрутообразных

Распластавшихся кустов,

Поперек ручьев алмазных,

Вдоль порфировых щитов,

Подгоняемые ветром,

Мы бредем в брусничный рай

С четырех квадратных метров

По корзине собирай.

Привяжи повыше мету —

Телогрейку иль платок,

Чтоб тебя не съело лето,

Дальний Северо-Восток.

Здесь не трудно, в самом деле,

Белым днем, а не впотьмах

Потеряться, как в метели,

В этих кочках и кустах.

1958

* * * [126]

Гиганты детских лет,

Былые Гулливеры,

Я отыскал ваш след

У северной пещеры.

Разбужены чуть свет

Ревнителем равнины,

Варили свой обед

Ночные исполины.

В гранитном котелке,

А может быть, и чаше,

В порожистой реке

Заваривали кашу.

Кружился все сильней,

Сойдя с земных тропинок,

Весь миллион камней,

Как миллион крупинок.

1958

* * * [127]

Огонь — кипрей! Огонь — заря!

Костер, внесенный в дом.

И только солнце января

Не смеет быть огнем.

Оно такое же, как встарь,

Внесенное в тайгу,

Оно похоже на янтарь,

Расплавленный в снегу.

А я — как муха в янтаре,

В чудовищной смоле,

Навеки в этом январе,

В прозрачной желтой мгле.

1958

Сестре

Ты — связь времен, судеб и рода,

Ты простодушна и щедра

И равнодушна, как природа,

Моя последняя сестра.

И встреча наша — только средство,

Предлог на миг, предлог на час

Вернуться вновь к залогам детства

Игрушкам, спрятанным от нас.

Мы оба сделались моложе.

Что время? Дым! И горе — дым!

И ты помолодела тоже,

И мне не страшно быть седым.

1958

Круговорот

По уши в соленой пене,

В водяной морской пыли,

Встанут волны на колени,

Поцелуют край земли.

Попрощались с берегами

И родной забыли дом…

Кем вернетесь вы? Снегами?

Или градом и дождем?

Нависающим туманом,

Крупнозвездною росой,

Неожиданным бураном

Над прибрежной полосой…