Том 3 - [44]

По саду шляться вслед за мной,

И ей не в комнате бы рыться,

Ее пространство — шар земной.

Но при такой ее методе,

Как ясно совести моей,

Она нуждается в природе,

В подсказке лиц и тополей.

* * *

А мы? — Мы пишем протоколы,

Склонясь над письменным столом,

Ее язык, простой и голый,

На наш язык переведем.

И видим — в ней бушуют страсти

Куда сильней, чем наша страсть,

Мы сами здесь в ее же власти,

Но нам не сгинуть, не пропасть,

Пока не выскажется явно

Ее душа, ее строка,

Пока рассказ о самом главном

Мы не услышим от стиха.

Пускай она срывает голос

Порой почти до хрипоты,

Она за жизнь свою боролась,

А не искала красоты.

Ей не впервой терпеть лишенья,

Изнемогать от маеты,

И чистота произношенья

Не след душевной чистоты.

И время быть ее допросу:

Ее свидетельская речь

Слышна сквозь снежные заносы

И может нас предостеречь.

От легкомысленности песни,

От балагурства невпопад

Мир до сих пор для сердца тесен

И тесен также для баллад.

* * *

Слова — плохие семена,

В них силы слишком мало,

Чтобы бесплодная страна

Тотчас же зацветала.

Но рядом с песней есть пример

Живого поведенья,

Что не вмешается в размер,

Не лезет в отступленье,

Тогда короче будет срок

До урожайной жатвы,

Чему никто помочь не мог

Молитвой или клятвой.

И можно выжить среди льда,

И быть других чудесней,

Но лишь тогда, тогда, тогда,

Когда и жизнь — как песня.

В защиту формализма

Не упрекай их в формализме,

В любви к уловкам ремесла.

Двояковыпуклая линза

Чудес немало принесла.

И их игрушечные стекла,

Ребячий тот калейдоскоп —

Соединял в одном бинокле

И телескоп и микроскоп.

И их юродство — не уродство,

А только сердца прямота,

И на родство и на господство

Рассвирепевшая мечта.

Отлично знает вся отчизна,

Что ни один еще поэт

Не умирал от формализма —

Таких примеров вовсе нет.

То просто ветряная оспа

И струп болезни коревой.

Она не сдерживает роста:

Живым останется живой.

Зато другие есть примеры,

Примеры мщенья высших сил

Тем, кто без совести и веры

Чужому Богу послужил.

Кто, пораженный немотою,

Хватался вдруг за пистолет,

Чтоб доказать, чего б он стоил,

Когда б он был еще поэт.

Тот, кто хотел на путь поэта

Себя вернуть в конце концов,

Бегун кровавой эстафеты

Известных русских мертвецов.

Но рассудительные Боги

Не принимают смерть таких.

И им нужна не кровь двуногих,

А лишь с живою кровью стих…

Синтаксические раздумья

Немало надобно вниманья,

Чтобы постичь накоротке

Значенье знаков препинанья

В великом русском языке.

Любая птичка-невеличка

Умела истово, впопад

Сажать привычные кавычки

Вокруг зазубренных цитат.

И нас сажали в одиночки,

И на местах, почти пустых,

Нас заставляли ставить точки

Взамен наивных запятых.

И, не моргнув подбитым глазом,

Не веря дедам и отцам,

Мы рвали слог короткой фразой

По европейским образцам.

Как ни чужда такая форма

Судьбе родного языка,

В нее влюбились непритворно

И вознесли за облака.

Бедна, должно быть, наша вера

Иль просто память коротка,

Когда флоберовская мера

Нам оказалась велика.

Тогда слова дышали в строчке

Запасом воздуха в груди,

Тогда естественная точка

Нас ожидала впереди.

И был период двухсотлетний,

Когда периодов длину

Любили вовсе не за сплетни,

За чувств и мыслей глубину.

Но страстный слог витиеватый

Давно уж нам не по нутру,

Слова пророков бесноватых

Давно мы предали костру.

Скучна, скучна нам речь Толстого,

Где двоеточий и не счесть,

Где позади любого слова

Знак препинанья может влезть.

Любой из нас был слишком робок,

Чтоб повести такую речь,

Где, обойдясь совсем без скобок,

Он мог бы всех предостеречь,

Чтобы в российской речи топкой

Не поскользнуться, не упасть,

Не очутиться бы за скобкой,

Под двоеточье не попасть.

Ехидно сеющий сомненья

Знак вопросительный таков,

Что вызывает размышленья

У мудрецов и дураков.

Зато в обилье восклицаний

Вся наша доблесть, наша честь.

Мы не заслужим порицаний

За восклицательную лесть.

И вот без страха и сомненья

Мы возвели глаза горе

И заменили разъясненья

Многозначительным тире.

По указующему знаку

Императивного перста

Мы повели слова в атаку,

И это было неспроста.

Нам лишь бы думать покороче,

Нам лишь бы в святочный рассказ

Не высыпались многоточья

На полдороге наших фраз.

А что касается подтекста

И лицемерных прочих штук,

То мы от них пускались в бегство,

Теряя перышки из рук.

А как же быть в двадцатом веке

С архивной «точкой с запятой»?

Ведь не найдется человека,

Кому она не «звук пустой».

Ведь дидактическая проза

Не любит «точки с запятой»,

Ею заученная поза

Всегда кичится простотой,

Той простотой, что, как известно,

Бывает хуже воровства,

Что оскопила даже песню

Во имя дружбы и родства.

И ни к чему ей философский,

Живущий двойственностью знак,

И в современный слог московский

Нам не ввести его никак…

Литературного сознанья

Осуществленный идеал

Находит в знаках препинанья

Консервативный материал.

* * *

Любой бы кинулся в Гомеры

Или в Шекспирово родство,

Но там не выручат размеры

И не поможет мастерство.

За лиру платят чистой кровью,

И, задыхаясь в хрипоте,

Гомеры жертвуют здоровьем

В своем служении мечте.

Они, как жизнь, всегда слепые

И сочиняют наугад,

Ведя сказания любые

Без поощрений и наград.

И разве зренье — поощренье,

Когда открылся горний мир?

Когда вселенная в движеньи

На струнах этих старых лир?

Высокопарность этой фразы

Гомерам нашим не под стать —

Им ни единого алмаза