Том 3 - [45]

Из темной шахты не достать.

Алмазы там еще не блещут,

Не излучают лунный свет,

И кайла попусту скрежещут,

Не добиваются побед.

Дрожи г рука, немеет тело,

И кровь колотится в виски,

Когда старательское дело

Готово вылиться в стихи.

И побегут слова навстречу,

И отогнать их не успеть,

И надо многих искалечить,

Чтобы одно заставить петь.

И суть не в том, что наш старатель

С лотком поэзии в руках —

Обыкновенный обыватель

И только служит в горняках.

В руках-то он не может разве

Лоток как следует держать?

Он просто золота от грязи

Не научился отличав.

Ведь это просто неуместно,

Недопустимо наконец,

Когда лирическую песню

Нам о любви поет скопец.

И разве это не нелепость,

Что приглашаются юнцы

Вести тетрадь с названьем «Эпос»,

Где пишут только мудрецы.

* * *

Мне жизнь с лицом ее подвижным

Бывает больше дорога,

Чем косность речи этой книжной,

Ее бумажная пурга.

И я гляжу в черты живые

Издалека, издалека

Глухие дали снеговые

Меня лишили языка.

Я из семейства теплокровных,

Я не амфибия, не гад,

Мои рефлексы — безусловны,

Когда меня уводят в ад.

Ни вдохновительный звоночек,

Ни лицемерный метроном

Не извлекут слюны из строчек,

Привыкших думать о живом.

МАРТ

То притворится январем,

Звеня, шурша, хрустя,

И льдом заклеивает дом,

Нисколько не шутя.

То он в обличье февраля,

Закутанный в пургу,

Свистя, выходит на поля,

И вся земля в снегу.

То вдруг зазвякает капель

Среди коньков и лыж

Как будто падает апрель,

Соскальзывая с крыш.

Нет, нам не открывает карт

Игра календаря.

Таким ли здесь встречала март

Московская заря?

* * *

Я падаю — канатоходец,

С небес сорвавшийся циркач,

Безвестный публике уродец,

Уже не сдерживая плач.

Но смерть на сцене — случай редкий,

Меня спасет и оттолкнет

Предохранительная сетка

Меридианов и широт.

И до земли не доставая

И твердо веря в чудеса,

Моя судьба, еще живая,

Взлетает снова в небеса.

* * * [70]

Она никогда не случайна —

Речная полночная речь.

Тебе доверяется тайна,

Которую надо сберечь.

Укрыть ее в склепе бумажном,

В рассказы, заметки, стихи,

Хранящие тайну отважно

До самой последней строки.

Но это еще не открытье,

Оно драгоценно тогда,

Когда им взрывают событья,

Как вешняя злая вода.

Когда из-под льда, из-под спуда,

Меняя рельеф берегов,

Вода набегает, как чудо

Расплавленных солнцем снегов.

* * *

Кто верит правде горных далей,

Уже укрывшихся во мгле,

Он видит были до деталей

В увеличительном стекле.

И в смертных датах, в грустных числах

Сквозь камень, будто сквозь стекло,

Он ищет хоть бы каплю смысла,

Каким оправдывалось зло.

И щеголяет отщепенством,

Прикрыв полою пиджака

Тетрадку, где с таким блаженством

Его свирепствует тоска.

* * *

Зачем я рвал меридианы?

К какой стремился широте?

Тесны полуночные страны

Окрепшей в холоде мечте.

Я снова здесь. Но нет охоты

Тому, кто видел горный край,

Считать московские долготы

За чье-то счастье, чей-то рай…

* * *

От солнца рукою глаза затеня,

Седые поэты читают меня.

Ну что же — теперь отступать невозможно.

Я строки, как струны, настроил тревожно.

И тонут в лирическом грозном потоке,

И тянут на дно эти темные строки…

И, кажется, не было сердцу милей

Сожженных моих кораблей…

1940–1956 СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ»

* * * [71]

Модница ты, модница,

Где ты теперь?

Как живется, ходится,

Гуляется тебе?

По волнам бегущая

Через все моря,

Любимая, лучшая,

Милая моя.

В море ли, на острове,

В горе ли, в беде —

Платья твои пестрые

Видятся везде.

Следом горностаевым

Прыгаешь в снегах,

Со снежинкой, тающей

На сухих губах.

Брезгуя столицами,

В летнюю грозу

Скачешь синей птицею

По ветвям в лесу.

И на перьях радуга,

И в слезах глаза…

Повидаться надо бы

Донельзя — нельзя!

* * * [72]

Игрою детской увлеченный,

Я наблюдаю много лет,

Как одноногие девчонки

За стеклышками скачут вслед.

Мальчишки с ними не играют,

А лишь восторженно галдят,

Когда такая вместо рая

Вдруг попадает прямо в ад.

И неудачнице вдогонку

Грозятся бросить кирпичом.

На то она ведь и девчонка,

Им все, девчонкам, нипочем.

Пурга [73]

Я лучше помолчу,

Пока растает лед,

Что горному ключу

Платком заткнули рот,

Что руки у реки

Развязывать нельзя,

Что нынче у пурги

Ослепшие глаза.

Но я сказать могу,

Что было б все иначе,

Когда бы к нам в тайгу

Пурга явилась зрячей.

От этих грозных гор

И камня не оставив,

Разбила бы забор

И выломала ставни.

Гуляя здесь и там,

Свою срывала б злобу,

Взъерошенным клестам

Пришлось глядеть бы в оба.

И зайцы в том краю

Не смели б показаться.

Куда-нибудь на юг

Гнала бы их, как зайцев.

И в снежной синей пене

Тонули бы подряд

Олени и тюлени,

Долины и моря…

Картограф [74]

Картограф выбрался на гору,

Ночные звезды шевеля, —

На высоту свою, с которой

Чужою выглядит земля.

Картограф горы ловит в клетку,

Он землю ловко захлестнет

Географическою сеткой

Меридианов и широт.

Затем, чтобы магнитным ухом

Прослушать внутренность земли,

Ей распороть бурами брюхо,

Сюда разведчики пришли.

Придут небритые мужчины

На этот меченый простор,

Чтоб стали резкими морщины

На потемневших лицах гор.

Он у ветров тайги учился

Деревьям косы заплетать,

Он мясом с птицами делился

И ястребов учил летать.

Он у ручьев в грозу с дороги

Большие камни убирал,

Чтоб не сломать о камни ноги

Ручьям, бегущим возле скал.

Он добирался до истоков,

Где открывает ключ реку,

Чтобы она лилась потоком

И к морю вынесла строку.

Земля поставлена на карту