Том 3 - [28]

Звучит рассказ простой

О боли задушевной,

Вчера пережитой —

Невысказанной, гневной

И кровью налитой.

И это все не ново.

И дышит день любой,

Живет любое слово

Рылеевской судьбой.

Под крики «вешать снова»

Умрет само собой.

И нет ему пощады,

И в шуме площадном

Не ждет оно награды

И молит об одном,

Чтоб жизнь дожить как надо

В просторе ледяном.

Ценя чужие мненья,

Как мненья лиц чужих,

Я полон уваженья

К житейской силе их,

Всю горечь пораженья

Изведав в этот миг.

И я скажу, пугая

Ночные зеркала:

Любовь моя — другая,

Иной и не была.

Она, как жизнь, — нагая

И — точно из стекла.

Она — звенящей стали

Сухая полоса.

Ее калили дали,

Ущелья и леса

Такой ее не ждали,

Не веря в чудеса.

Какую ж нужно ловкость

И качество ума,

Испытывая ковкость,

Железа не сломать.

В твоем чаду московском

Ты знаешь ли сама?

Не трогай пятен крови,

И ран не береди,

И ночь над изголовьем

Напрасно не сиди.

* * *

Забралась высоко в горы

Вьюга нынешней зимой,

Научила разговору

Синий снег глухонемой.

Вот рассказы так рассказы —

За десяток, верно, лет

В небо высыпаны сразу,

Замутили белый свет.

Будто там живые души

Подгоняют снегопад

И свистят мне прямо в уши

И глаза мои слепят.

Все, что умерло и скрыто

Снегом, камнем, высотой,

Оживленно и открыто

Вновь беседует со мной.

Шепчет мне свои признанья

И покойников мечты.

Бьют в лицо воспоминанья —

Откровенья нищеты.

Что ты видишь, что ты слышишь,

Путевой товарищ мой?

Отчего так часто дышишь

И торопишься домой?

* * *

Придворный соловей

Раскроет клюв пошире,

Бросая трель с ветвей,

Крикливейшую в мире.

Не помнит божья тварь

Себя от изумленья,

Долбит, как пономарь,

Хваленья и моленья.

Свистит что было сил,

По всей гремя державе,

О нем и говорил

Язвительный Державин,

Что раб и похвалить

Кого-либо не может.

Он может только льстить,

Что не одно и то же.

* * *

Намеков не лови,

Не верь грозы раскатам,

Хоть горы все в крови,

Запачканы закатом.

Не бойся, не таи

Лесные кривотолки.

Заржавлены хвои

Колючие иголки

И колют сердце мне,

Чтоб, кровью истекая,

Упал в родной стране,

Навеки затихая.

Когда от смысла слов

Готов весь мир отречься,

Должна же литься кровь

И слезы человечьи.

Моя ли, не моя —

Не в этом, право, дело.

Законы бытия

Прозрачны до предела:

«Все, что сотворено

В последний день творенья,

Давно осуждено

На смертные мученья».

Но дерево-то чем

Пред Богом виновато?

Его-то ждет зачем

Жестокая расплата?

Ухватит ветерок

За рыженькие косы,

Швырнет, сбивая с ног,

Со скального откоса…

* * *

Кусты разогнутся с придушенным стоном,

Лишь клен в затянувшемся низком поклоне

Дрожит напряженней струны,

Но клена поклоны уже не нужны.

А чаща не верит, что кончились муки,

И тычутся ветра холодные руки,

Хватаясь за головы тополей,

И небо становится мела белей.

И видно, ценою каких напряжений,

Каких цирковых, безобразных движений

Держались осины, ворча до конца,

И тяжесть осин тяжелее свинца…

* * *

Свой дом родимый брошу,

Бегу, едва дыша;

По первой по пороше

Охота хороша.

Мир будет улюлюкать:

Ату его, ату…

Слюна у старой суки

Пузырится во рту.

Мир песьих, красноглазых,

Заиндевевших морд,

Где каждый до отказа

Собачьей ролью горд.

И я, прижавши уши,

Бегу, бегу, бегу,

И сердце душит душу

В блистающем снегу.

И в вое кобелином,

Гудящем за спиной,

Игрой такой старинной

Закончу путь земной.

* * *

Мои дворцы хрустальные,

Мои дороги дальние,

Лиловые снега…

Мои побаски вольные,

Мои стихи крамольные

И слезы — жемчуга.

Безлюдные, холодные

Урочища бесплодные,

Безвыходные льды,

Где людям среди лиственниц

Не поиск нужен истины,

А поиски еды,

Где мимо голых лиственниц

Молиться Богу истово

Безбожники идут.

Больные, бестолковые

С лопатами совковыми

Шеренгами встают…

Рядясь в плащи немаркие,

С немецкими овчарками

Гуляют пастухи.

Кружится заметь вьюжная,

И кажутся ненужными

Стихи…

* * * [41]

Жизнь — от корки и до корки

Перечитанная мной.

Поневоле станешь зорким

В этой мути ледяной.

По намеку, силуэту

Узнаю друзей во мгле.

Право, в этом нет секрета

На бесхитростной земле.

Жар-птица [42]

Ты — витанье в небе черном,

Бормотанье по ночам.

Ты — соперничество горным

Разговорчивым ключам.

Ты — полет стрелы каленой,

Откровенной сказки дар

И внезапно заземленный

Ослепительный удар,

Чтоб в его мгновенном свете

Открывались те черты,

Что держала жизнь в секрете

Под прикрытьем темноты.

* * * [43]

На этой горной высоте

Еще остались камни те,

Где ветер высек имена,

Где ветер выбил письмена,

Которые прочел бы Бог,

Когда б читать умел и мог.

Сельские картинки

Синеглазенький ребенок,

Позабытый на скамье,

Невзначай упал спросонок

Прямо на спину свинье.

Но свинья посторонилась,

Отодвинулась быстрей

И не очень удивилась,

Зная здешних матерей.

Но, конечно, завизжала

И на помощь позвала:

И она детей рожала,

Тоже матерью была.

Ей ребенка было жалко,

И поэтому сейчас

По свинье гуляет палка

Благодарности от нас.

Все судачат с важным видом,

И разносится окрест:

Если Бог тебя не выдаст,

То свинья тебя не съест.

* * *

О, если б я в жизни был только туристом,

Разреженный воздух горы

Вдыхал бы, считая себя альпинистом,

Участником некой игры.

Но воздух усталое сердце ломает,

Гоня из предсердий последнюю кровь.

И мир, что меня хорошо понимает,

Щетинится, злобится вновь.

И горы, и лес сговорились заочно

До смерти, до гроба меня довести.

И малое счастье, как сердце, непрочно,

И близок конец пути…

* * *

Ты душу вывернешь до дна,