Том 3 - [27]

Бьют аплодисменты.

Сосны, сучьями маша,

Гнутся в пантомиме,

Открывается душа

Явственно и зримо:

Устремленье к облакам,

Растопырив руки,

И привязанный к ногам

Груз земли и муки.

И по грифелю доски

Неба грозового

Пишут молнии мелки

Яростное слово.

И, стирая с неба луч

Тряпкою сырою,

Выжимают дождь из туч

Над моей горою.

* * *

Тесно в загородном мире.

Тесно так, что нет житья,

Но не уже и не шире

Рельс дорожных колея.

Обозначенной дороги

Параллельные черты,

Человеческие ноги,

Стрелки, шпалы и мосты…

И по шалым листьям палым

Дождик палочкой стучит,

И по шпалам бьет устало,

По песочку шелестит.

* * *

В природы грубом красноречье

Я утешение найду.

У ней душа-то человечья

И распахнется на ходу.

Мне близки теплые деревья,

Молящиеся на восток,

В краю, еще библейски древнем,

Где день, как человек, жесток.

Где мир, как и душа, остужен

Покровом вечной мерзлоты,

Где мир душе совсем не нужен

И ненавистны ей цветы.

Где циклопическое око

Так редко смотрит на людей,

Где ждут явления пророка

Солдат, отшельник и злодей.

Аввакум в Пустозерске [40]

Не в бревнах, а в ребрах

Церковь моя.

В усмешке недоброй

Лицо бытия.

Сложеньем двуперстным

Поднялся мой крест,

Горя в Пустозерске,

Блистая окрест.

Я всюду прославлен,

Везде заклеймен,

Легендою давней

В сердцах утвержден.

Сердит и безумен

Я был, говорят,

Страдал-де и умер

За старый обряд.

Нелепостей этот

Людской приговор:

В нем истины нету

И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,

Не в этом — вражда.

Для Божьего взгляда

Обряд — ерунда.

Нам рушили веру

В дела старины,

Без чести, без меры,

Без всякой вины.

Что в детстве любили,

Что славили мы,

Внезапно разбили

Служители тьмы.

В святительском платье,

В больших клобуках,

С холодным распятьем

В холодных руках.

Нас гнали на плаху,

Тащили в тюрьму,

Покорствуя страху

В душе своему.

Наш спор — не духовный

О возрасте книг.

Наш спор — не церковный

О пользе вериг.

Наш спор — о свободе,

О праве дышать,

О воле Господней

Вязать и решать.

Целитель душевный

Карал телеса.

От происков гневных

Мы скрылись в леса.

Ломая запреты,

Бросали слова

По целому свету

Из львиного рва.

Мы звали к возмездью

За эти грехи.

И с Господом вместе

Мы пели стихи.

Сурового Бога

Гремели слова:

Страдания много,

Но церковь — жива.

И аз, непокорный,

Читая Псалтырь,

В Андроньевский черный

Пришел монастырь.

Я был еще молод

И все перенес:

Побои, и голод,

И светский допрос.

Там ангел крылами

От стражи закрыл

И хлебом со щами

Меня накормил.

Я, подвиг приемля,

Шагнул за порог,

В Даурскую землю

Ушел на восток.

На синем Амуре

Молебен служил,

Бураны и бури

Едва пережил.

Мне выжгли морозом

Клеймо на щеке,

Мне вырвали ноздри

На горной реке.

Но к Богу дорога

Извечно одна:

По дальним острогам

Проходит она.

И вытерпеть Бога

Пронзительный взор

Немногие могут

С Иисусовых пор.

Настасья, Настасья,

Терпи и не плачь:

Не всякое счастье

В одеже удач.

Не слушай соблазна,

Что бьется в груди,

От казни до казни

Спокойно иди.

Бреди по дороге,

Не бойся змеи,

Которая ноги

Кусает твои.

Она не из рая

Сюда приползла:

Из адова края

Посланница зла.

Здесь птичьего пенья

Никто не слыхал,

Здесь учат терпенью

И мудрости скал.

Я — узник темничный:

Четырнадцать лет

Я знал лишь брусничный

Единственный цвет.

Но то не нелепость,

Не сон бытия,

Душевная крепость

И воля моя.

Закованным шагом

Ведут далеко,

Но иго мне — благо

И бремя легко.

Серебряной пылью

Мой след занесен,

На огненных крыльях

Я в небо внесен.

Сквозь голод и холод,

Сквозь горе и страх

Я к Богу, как голубь,

Поднялся с костра.

Тебе обещаю,

Далекая Русь,

Врагам не прощая,

Я с неба вернусь.

Пускай я осмеян

И предан костру,

Пусть прах мой развеян

На горном ветру.

Нет участи слаще,

Желанней конца,

Чем пепел, стучащий

В людские сердца.

КИПРЕЙ

* * *

Я в воде не тону

И в огне не сгораю.

Три аршина в длину

И аршин в ширину —

Мера площади рая.

Но не всем суждена

Столь просторная площадь:

Для последнего сна

Нам могил глубина

Замерялась на ощупь.

И, теснясь в темноте,

Как теснились живыми,

Здесь легли в наготе

Те, кто жил в нищете,

Потеряв даже имя.

Улеглись мертвецы,

Не рыдая, не ссорясь.

Дураки, мудрецы,

Сыновья и отцы,

Позабыв свою горесть.

Их дворец был тесней

Этой братской могилы,

Холодней и темней.

Только даже и в ней

Разогнуться нет силы.

В настоящем гробу

Я воскрес бы от счастья,

Но неволить судьбу

Не имею я власти.

Желание

Я хотел бы так немного!

Я хотел бы быть обрубком,

Человеческим обрубком…

Отмороженные руки,

Отмороженные ноги…

Жить бы стало очень смело

Укороченное тело.

Я б собрал слюну во рту,

Я бы плюнул в красоту,

В омерзительную рожу.

На ее подобье Божье

Не молился б человек,

Помнящий лицо калек…

* * *

По нашей бестолковости,

Окроме «Боже мой»,

Ни совести, ни повести

Не вывезешь домой.

* * *

Луна качает море.

Прилив. Отлив…

Качает наше горе

На лодке рифм.

Я рифмами обманут

И потому спасен,

Качаются лиманы,

И душен сон.

Стансы

Я — гость, я — твой знакомый.

Все это бред, мираж,

Что я в семье и дома,

И горький случай наш

Одна из краж со взломом,

Распространенных краж.

Мы оба невиновны,

Хотя бы потому,

Что кодекс уголовный

Здесь явно ни к чему.

Здесь приговор условный

Не сердцу, но уму.

Ведь сердцу в наказанье

На землю послан я.

На что ему сказанья

Таежного житья?

Когда в его вниманье

Совсем не та семья.

Клеймил событья быта

От века ювелир.

Известен и испытан

Поддельный этот мир.

Хранят бессмертье пыток

Приличия квартир.

И будто некой Плевной