Том 3 - [15]

Восторг и нетерпенье.

Уже, взобравшись на скамью

Иль просто на подклетье,

Петух, как дьякон ектенью,

Заводит многолетье.

И сквозь его «кукареку»,

Арпеджио и трели

Мне видно дымную реку,

Хоть я лежу в постели.

Ко мне, скользка и холодна,

Едва я скину платье,

Покорно кинется волна

В горячие объятья.

Но это — лишь в полубреду,

Еще до пробужденья.

И я купаться не пойду,

Чтобы не встретились в саду

Ночные привиденья.

А ветер покидает дом,

Пересчитав посуду,

Уже пронесся над прудом,

Уже свистит повсюду.

Перебирает воду он,

Как клавиши рояля,

Как будто он открыл сезон

В моем концертном зале.

И нынче летом — на часах

Ты, верно, до рассвета,

Ты молча ходишь в небесах,

Подобная планете.

Облокотившись на балкон,

Как будто на свиданье,

Протягивает лапы клен

К любимому созданью.

И ты стоишь, сама лучась

В резной его оправе.

Но даже дерево сейчас

Тебя задеть не вправе.

Всю силу ревности моей

И к дереву и к ветру

Своим безмолвием залей,

Своим блаженным светом.

И ветер рвет твои чулки

С веревки возле дома.

И, как на свадьбе, потолки

На нас крошат солому.

* * *

Неосторожный юг

Влезает нам в тетради

И солнцем, как утюг,

Траву сырую гладит…

Свет птичьего пера,

Отмытого до блеска,

И дятла — столяра

Знакомая стамеска.

Проснувшихся стихов

И тополей неспящих,

Зеленых языков,

Шуршащих и дразнящих,

Мой заоконный мир,

Являйся на бумагу,

Ходи в тиши квартир

Своим звериным шагом.

Иль лебедем склонись,

Как ледяная скрипка,

С небес спускаясь вниз

Размеренно и гибко.

Вся комната полна

Таким преображеньем,

И ночи не до сна

От слез и напряженья.

Но в мире место есть,

Где можно спозаранку

Раскинуть эту смесь,

Как скатерть-самобранку.

* * *

Какой заслоню я книгой

Оранжевый небосвод,

Свеченье зеленое игол,

Хвои заблестевший пот,

Двух зорь огневое сближенье,

Режущее глаза.

И в капле росы отраженье

Твоей чистоты, слеза.

* * *

Я разорву кустов кольцо,

Уйду с поляны.

Слепые ветки бьют в лицо,

Наносят раны.

Роса холодная течет

По жаркой коже,

Но остудить горячий рот

Она не может.

Всю жизнь шагал я без троны,

Почти без света.

В лесу пути мои слепы

И неприметны.

Заплакать? Но такой вопрос

Решать же надо.

Текут потоком горьких слез

Все реки ада.

* * *

Ведь только длинный ряд могил —

Мое воспоминанье,

Куда и я бы лег нагим,

Когда б не обещанье

Допеть, доплакать до конца

Во что бы то ни стало,

Как будто в жизни мертвеца

Бывало и начало.

* * *

Приподнятый мильоном рук,

Трепещущих сердец

Колючей проволоки круг,

Терновый твой венец.

Я все еще во власти сна,

Виденья юных лет.

В том виновата не луна

Не лунный мертвый свет.

Не еле брезжащий рассвет,

Грозящий новым днем,

Ему и места даже нет

В видении моем.

ЛИЧНО И ДОВЕРИТЕЛЬНО

* * *

Я, как Ной, над морской волною

Голубей кидаю вперед,

И пустынною белой страною

Начинается их полет.

Но опутаны сетью снега

Ослабевшие крылья птиц,

Леденеют борта ковчега

У последних моих границ.

Нет путей кораблю обратно,

Он закован навек во льду,

Сквозь метель к моему Арарату,

Задыхаясь, по льду иду.

* * *

Бог был еще ребенком, и украдкой

От взрослых Он выдумывал тайгу:

Он рисовал ее в своей тетрадке,

Чертил пером деревья на снегу,

Он в разные цвета раскрашивал туманы,

Весь мир был полон ясной чистоты,

Он знать не знал, что есть другие страны,

Где этих красок может не хватить.

Он так немного вылепил предметов:

Три дерева, скалу и несколько пичуг.

Река и горные непрочные рассветы —

Изделье тех же неумелых рук.

Уже не здесь, уже как мастер взрослый,

Он листья вырезал, Он камни обтесал,

Он виноградные везде развесил гроздья,

И лучших птиц Он поселил в леса.

И, надоевшее таежное творенье

Небрежно снегом закидав,

Ушел варить лимонное варенье

В приморских расписных садах.

Он был жесток, как все жестоки дети:

Нам жить велел на этом детском свете.

* * * [19]

Живого сердца голос властный

Мне повторяет сотый раз,

Что я живу не понапрасну,

Когда пытаюсь жить для вас.

Я, как пчела у Метерлинка,

Как пресловутая пчела,

Которой вовсе не в новинку

Людские скорбные дела.

Я до рассвета собираю,

Коплю по капле слезный мед,

И пытке той конца не знаю,

И не отбиться от хлопот.

И чем согласней, чем тревожней

К бумаге просятся слова,

Тем я живу неосторожней

И горячее голова.

Птицелов [20]

Согнулась западня

Под тяжестью синицы,

И вся ее родня

Кричит и суетится.

И падает затвор

Нехитрого снаряда,

А я стою, как вор,

И не спускаю взгляда

С испуганных пичуг

И, вне себя от счастья,

Разламываю вдруг

Ловушку ту на части.

И в мертвой тишине,

В моем немом волненье,

Я жду, когда ко мне

Приблизятся виденья.

Как будто Васнецов

Забрел в мои болота,

Где много мертвецов

И сказке есть работа.

Где терем-теремок —

Пожалуй, по созвучью —

Назвал тюрьмою Бог,

А не несчастный случай.

Где в заводях озер

Зеленых глаз Алены

Тону я до сих пор —

Охотник и влюбленный.

Где, стоя за спиной

Царевича Ивана,

Объеду шар земной

Без карты и без плана.

Уносит серый волк

К такой стране нездешней,

Где жизнь — не только долг,

Но также и надежда.

В морщинах скрыта грусть,

Но я не беспокоюсь.

Я солнцем оботрусь,

Когда росой умоюсь…

* * *

Замлела в наступившем штиле

Вся в белых рубчиках вода,

Как будто жизнь остановили

На синем море навсегда.

Быть может, это пароходы,

Как паровые утюги,

Разгладили морские воды

В гладильне матушки-тайги,

Чтоб на полночной гофрировке,

Средь мелких складок волновых,

Рыбачьей лодке дать сноровку