Том 3 - [14]

Как от песни удержать?

Слышен тише вполовину

После всех денных трудов

Звук развернутой пружины

Заведенных оводов.

Под ногой жужжит, тревожит,

Запоздавшая пчела

И цветок найти не может —

Помешала сбору мгла.

Мыши, слепы и крылаты,

Пролетают над огнем,

Что они притом горбаты,

Кто подумал бы о том.

Им не надо опасаться,

Что сучок ударит в глаз.

Тайну радиолокаций

Мыши знают лучше нас.

Вот и все, пожалуй, звуки,

Что содержит тишина

Их достаточно для муки,

Если хочешь только сна

* * *

Остановлены часы

Каплей утренней росы.

Я стряхнул ее с цветка,

С расписного лепестка.

Напряженьем росных сил

Я часы остановил

Время, слушаясь меня,

Не начнет сегодня дня.

Здесь со мной лесной рассвет,

И домой дороги нет.

* * *

Откинув облачную крышку,

Приподнимают небосвод.

И ветер, справившись с одышкой,

Из моря солнце достает.

И первый луч скользнет по морю

И птицу белую зажжет.

И, поднимаясь выше — в горы,

Гранита вытирает пот…

Бухта

Дальней лодки паруса

Тянет ветер в небеса.

И завязла в валунах

Одинокая волна.

Крылья птиц и крылья волн,

Задевающие мол,

Парохода резкий бас,

Отгоняющий баркас.

Хруст намокшего песка

Под давленьем каблука.

И веселый детский смех

Там, где радоваться — грех.

* * *

Что стало близким? Что далеким?

У всех прохожих на виду

Я подержу тебя за локоть,

В метели улиц проведу.

Я не подам тебе и виду,

Что я отлично знаю сам,

Как тяжело беречь обиду,

Не доверяя небесам.

И мы идем без всякой цели.

Но, выходя на лунный свет,

Мы улыбнемся вслед метели,

Что не могла сдержать секрет.

* * *

Деревья зажжены, как свечи,

Среди тайги.

И горы сломаны на печи,

На очаги.

Вот здесь и мне горящей вехой

Намечен путь,

Сквозь путешествия помеху,

Тумана муть.

И, как червяк, дорога вьется

Через леса

Со дна библейского колодца

На небеса.

И недалекая равнина,

Глаза раскрыв,

Глядит тоскливо и ревниво

На этот миф.

Казалось ей, что очень скоро

Настанет час —

Прикроют взорванные горы

Умерших нас.

Но, зная ту тщету столетий,

Что здесь прошли,

Тщету борьбы зимой и летом

С душой земли,

Мы не поверили в надежды,

В равнины бред.

Мы не сильней, чем были прежде

За сотни лет.

* * *

Пред нами русская телега,

Наш пресловутый примитив,

Поэтов альфа и омега,

Известный пушкинский мотив.

Запряжка нынче необычна.

В оглобли, пятясь, входит бык.

И равнодушье видно бычье

И что к телеге он привык.

Вздувая розовые ноздри,

Ременным сжатые кольцом,

Храпит и втягивает воздух —

Не распрощается с крыльцом.

И наконец вздохнет глубоко,

Скосит по-конски бычий глаз,

Чтоб, начиная путь далекий,

В последний раз взглянуть на нас.

А впереди, взамен каюра,

Якут шагает налегке,

Иль, подстелив оленью шкуру,

Верхом он едет на быке.

Ну что ж! Куда нам мчаться рысью,

Какой отыскивать уют.

Плетутся медленно и мысли,

Но от быков не отстают.

* * *

Нет, тебе не стать весною

Синеокою, лесною,

Ни за что не стать.

Не припомнить то, что было,

Только горько и уныло

Календарь листать.

Торопить движенье суток

Хриплым смехом прибауток,

Грубою божбой.

И среди природы спящей

Быть не только настоящей,

Но самой собой.

* * * [18]

Я, как рыба, плыву по ночам,

Поднимаясь в верховье ключа.

С моего каменистого дна

Мне небес синева не видна.

Я не смею и двинуться дном

Разговорчивым сумрачным днем

И, засыпанный донным песком,

Не могу шевельнуть плавником.

Пусть пугает меня глубина.

Я, пока пролетает волна,

Постою, притаившись в кустах,

Пережду набегающий страх.

Так, течению наперерез

Поднимаюсь почти до небес,

Доплыву до истоков реки,

До истоков моей тоски.

* * *

Изменился давно фарватер,

И опасности велики

Бесноватой и вороватой

Разливающейся реки.

Я простой путевой запиской

Извещаю тебя, мечта.

Небо низко, и скалы близко,

И трещат от волны борта.

По глубинным судить приметам,

По кипению пузырьков

Могут лоцманы — и поэты,

Если слушаться их стихов.

* * *

Мне одежда Гулливера

Все равно не по плечу,

И с судьбою Агасфера

Я встречаться не хочу.

Из окошка общих спален

Сквозь цветной рассветный дым

Я лицом повернут к далям

И доверюсь только им.

В этом нервном потрясенье,

В дрожи пальцев, рук и век

Я найду свое спасенье,

Избавление навек.

Это — мизерная плата

За сокровище во льду,

Острие штыка солдата

И заветную руду.

Перевод с английского

В староверском дому я читаю Шекспира,

Толкованье улыбок, угрозы судьбе.

И стиху откликается эхо Псалтыри

В почерневшей, продымленной темной избе.

Я читаю стихи нараспев, как молитвы.

Дочь хозяина слушает, молча крестясь

На английские страсти, что еще не забыты

И в избе беспоповца гостят.

Гонерилье осталась изба на Кубани.

Незамужняя дочь разожгла камелек.

Тут же сушат белье и готовится баня.

На дворе леденеют туши кабаньи…

Облака, как верблюды, качают горбами

Над спокойной, над датской землей.

* * *

Луна свисает, как тяжелый

Огромный золоченый плод,

С ветвей моих деревьев голых,

Хрустальных лиственниц — и вот

Мне кажется — протянешь руку,

Доверясь детству лишний раз,

Сорвешь луну — и кончишь муку,

Которой жизнь пугает нас.

Прощание

Вечор стояла у крылечка,

Одета пылью золотой,

Вертела медное колечко

Над потемневшею водой.

И было нужно так немного:

Ударить ветру мне в лицо,

Вернуть хотя бы с полдороги

На это черное крыльцо.

Утро

По стенке шарит желтый луч,

Раздвинувший портьеры,

Как будто солнце ищет ключ,

Забытый ключ от двери.

И ветер двери распахнет,

И впустит птичье пенье,

Всех перепутавшихся нот