Том 3. Проза. Литературная критика - [218]
Ю. Мандельштам в статье «Памяти Ходасевича» («Возрождение» от 16/VI) вспоминает, как однажды Ходасевич пришел в один дружеский дом расстроенный, почти плачущий. На вопрос, что случилось, ответил: - «не могу писать. Т.е., конечно, стихи выходят - но это уже не то, не мое. А что сейчас надо писать - не знаю. Может быть, вообще сейчас не время для стихов».
С совестливостью, отличашей его, Ходасевич нес свой честный подвиг. Совесть подсказала ему и немоту последних его лет. Позднейшие стихи «Европейской ночи» помечены 1927 годом.
И теперь, когда за первою смертью последовала вторая физическая смерть, невольно вспоминается его давняя, оброненная горько ироническая строчка:
И жить, и петь почти не стоит[658].
Меч, 1939, № 26, 24 июня, стр.3.
50 лет русской литературы
Передо мною объемистый том, заключивший в себе историю пятидесяти лет русской литературы. Последних пятидесяти лет, от той сакраментальной страницы учебника, где геркулесовыми столпами русской словесности стояли имена Аполлона Майкова, Якова Полонского и гр. Алексея Толстого. Такова роковая скоротечность времени. Недавно еще благонамеренная критика глубокомысленно поносила отступников-декадентов, ныне занявших почетные места на вершине золотого века русского символизма... Вчера еще мир был рассечен пополам войной и революцией. Всё, что осталось по ту сторону, застыло, превратилось в историю; окружающее же нас находилось в кипении неустоявшегося потока. В тумане мелькали лица, слишком близкие, чтобы можно было в них хорошо всмотреться. Но поток ширился, замедлялся, и, оглянувшись однажды, мы вдруг увидели за собою перспективу уходящих назад берегов.
Да, да, что-то уже закончилось, завершилось, оборвалось. Время потекло новым руслом. Нас незаметно относит в сторону.
Нельзя, конечно, сказать: вот до сих пор, до этого поворота, года длилось еще прежнее, а отсюда начинается новое. Время как вода в реке. Мы с моста наблюдали реку, вздувшуюся, замутненную. Но вот вода в ней начала очищаться, и река течет уже спокойная, прозрачная до самого дна. На смену мутной пришла чистая волна, это мы знаем, но она не шла стеною; мы не заметили, когда произошло превращение.
Однако историк не может обойтись без мензурки с деленьицами, где поток времени измерятся точно отмеренными десятилетиями. С.Ю. Кулаковский, автор истории 50 лет русской литературы, вызвавшей у нас печальные размышления о роковой быстротечности, предлагает поделить это пятидесятилетие - 1884-1934 гг. - на десять отчетливых, по его мнению, пятилетий. Первое переломное, когда назревают еще не определившиеся, еще тайные новые силы. Второе - открытое выступление этих сил, появление нового поколения, подымающего знамя литературного переворота. Затем следуют пятилетия формирования этих сил, их новой смены, собственно руского символизма, быстро перегорающего, переходящего в акмеизм и футуризм. И вот приходят как средостение 1914-1919 гг. Следующее за ним пятилетие - 1919-24 гг. - расцвет формалистических приемов, завоевавших прочные позиции в начале века. Тогда же происходит резкое разделение литературы на советскую и эмигрантскую. В следующий период определяются силы и облики этих разветвлений. По обе стороны рубежа уровень литературы, по мнению С.Ю. Кулаковского, падает. В СССР - в силу давления на искусство правительственного заказа, в эмиграции - в силу тяжких условий жизни. Последнее пятилетие 1929-34 гг. С.Ю. Кулаковский рассматривает как полную катастрофу, в подсоветской России окончившуюся всесоюзным съездом писателей, наложившим последние путы на творчество; в эмиграции же пятилетие это отмечено издательским кризисом. Почему 1934 г. следует считать в этом процессе распада переломным, так и остается не вполне выясненным. По-видимому, у С.Ю. Кулаковского есть какие-то данные, что именно за чертой этого года, который он отмечает ногтем на истории русской литературы, начнется новый подъем: - там в подневольной России спадут путы, а в эмиграции с возобновленной силой закипит литературная жизнь. Дай Бог. Нам, уже одной ногой, можно сказать, стоящим в 1940 году, пока еще этого не видно. Впрочем, и сам С.Ю. Кулаковский не ограничивается положенным себе пятидесятилетием. Сведения о писателях и книгах он распространил и на последующие годы, до 1937 включительно.
Я до сих пор не упомянул, что разбираемая книга С.Ю. Кулаковского[659], книга, которая является бесспорным событием для русского литературоведения, написана по-польски. На русском языке ничего подобного этому труду до сих пор не появилось. Не появилось по вполне понятным причинам. Все литературные обзоры, все попытки сборников и кратких историй, появляющиеся в сов. России, неизбежно превращаются в политические памфлеты.
Если для подсоветского автора невозможно обойтись без цитат из Маркса при составлении учебника минералогии, то чего же можно ожидать от него, когда он берется за недавнее прошлое русской литературы, девять десятых которой оказалось в контрреволюции. Об этих девяти десятых ему дозволено писать только как о выразителях «мелкобуржуазной» среды и разлагающегося капитализма. Новый же свободный эмигрантский писатель для него не существует как враг-белогвардеец. Будущей России, стряхнувшей со своих глаз большевицкую тесную повязку, предстоит еще это знакомство с целым периодом эмигрантской литературы.
Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.
Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.
В этом предисловии к 23-му тому Собрания сочинений Жюля Верна автор рассказывает об истории создания Жюлем Верном большого научно-популярного труда "История великих путешествий и великих путешественников".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Маленький норвежский городок. 3000 жителей. Разговаривают все о коммерции. Везде щелкают счеты – кроме тех мест, где нечего считать и не о чем разговаривать; зато там также нечего есть. Иногда, пожалуй, читают Библию. Остальные занятия считаются неприличными; да вряд ли там кто и знает, что у людей бывают другие занятия…».
«В Народном Доме, ставшем театром Петербургской Коммуны, за лето не изменилось ничего, сравнительно с прошлым годом. Так же чувствуется, что та разноликая масса публики, среди которой есть, несомненно, не только мелкая буржуазия, но и настоящие пролетарии, считает это место своим и привыкла наводнять просторное помещение и сад; сцена Народного Дома удовлетворяет вкусам большинства…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.
Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.
В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.
Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".