Том 3. Письма и дневники - [115]

45. Родным

6 августа 1834 года

Новгород

Ездить отсюда некуда, кроме разве некоторых монастырей, и предания здесь только одни могилы и камни, а все живое забито военными поселениями, с которыми даже и тень поэзии несовместима. Стало быть, на песни здесь мало надежды, зато надобно хорошенько рассмотреть и узнать здешнюю каменную поэзию, еще богатую. До сих пор еще я мало мог ходить по городу от несносных жаров, от которых и дома ничем заняться невозможно, а когда я в первый раз взглянул на Новгород с волховского моста, при солнечном захождении, он мне представился в самом величественном виде. И случай этому много помог: верст за 40 в окрестностях горят леса, и дым от них доходит досюда; в этом дыме, соединившемся с волховскими туманами, пропали все промежутки между теперешним городом и окрестными монастырями, бывшими прежде также в городе, так что город мне показался во всей своей прежней огромности, а заходящее солнце, как история, светило только на городские башни, монастыри и соборы и на белые стены значительных зданий; все мелкое сливалось в одну безличную массу, и в этой огромной массе, соединенной туманом, было также что-то огромное. На другой день все было опять в настоящем виде, как будто в эту ночь прошли 300 лет, разрушивших Новгород. Мне удалось найти квартиру на берегу Волхова против Святой Софии и Новгородского кремля, и хотя моя комнатка внутри премерзкая, зато могу любоваться самым лучшим видом в Новгороде. Новгородский кремль еще сохранил, по счастью, свою почтенную полуразрушенность, а Софийский собор, также уцелевший неприкосновенно, — самое прекрасное здание в России, какое я видел в России.

Кроме одного, впрочем, весьма пустого свитского офицера, я здесь ни с кем еще не познакомился и едва ли с кем познакомлюсь, кроме разве купца, о котором вы пишете и которого я постараюсь отыскать. Мне и самому будет весело, если только я буду знать, что вы все здоровы и веселы или, по крайней мере, стараетесь, чтобы вам было весело.

46. Н. М. Языкову

1 сентября 1834 года

Новгород

Повинную голову меч не сечет!

Я хотя и в самом деле виноват перед тобой, но, может быть, меньше, нежели ты думаешь, потому что хотелось дать тебе поподробнее отчет о плодах моей поездки, а кроме того, и стыдно было признаться, что этих плодов так мало! Теперь, хоть стыдно, пришлось признаваться, потому что дело уже приходит к концу, а лето вознаградить трудно.

Дело в том, что я ошибся в расчетах, думая, что собирать песни везде так же легко, как в Ильинском или Архангельском. Наши уже писали тебе, что я еще с 15 мая выехал из Москвы на странствие. Рассматривая карту России, думал я, что всего лучше выбрать для этого какой-нибудь маленький городок в стороне, богатой событиями историческими и вдалеке от всякой большой дороги, а потому и от моды, и, основавши в этом городке свою главную квартиру, делать вылазки по окрестностям. Для этого, сообразуясь только с одной ландкартой, выбрал Осташков. Но уже приехавши и Осташков, я узнал, что он не таков, каким я себе воображал его. Я воображал, что найду глушь, а вместо того нашел едва ли не самый образованный уездный город в России, в котором всякий кузнец и всякая пряничница читает «Тысячу и одну ночь» и уже стыдится бородатых песен, а поет: «Кто мог любить так страстно» и даже «Мчится тройка удалая»; нашел там даже довольно порядочную библиотеку для чтения, заведенную мещанами, у которой из добровольных приношении уже составилось около тысячи рублей ежегодного дохода и об которой буду писать к тебе подробнее в другой раз. Все это не могло меня не порадовать, однако не было благоприятно для песен. Я надеялся еще на окрестности и прожил там с лишком два месяца, разъезжая по деревенским ярмаркам. И в самом деле в тамошнем уезде можно было бы собрать много любопытного, но только — не в таких обстоятельствах, в каких я там был. Чтоб иметь успех, надобно было: 1) иметь какой-нибудь посторонний предлог для житья в Осташкове и 2) знакомство с помещиками, а у меня ни того, ни другого не было, а потому меня там не только в простонародье, но даже и в тамошнем beau-monde боялись, как чумы, воображая во мне сначала шпиона, а потом карбонара. Поэтому было со мной множество уморительных, самых донкишотских приключений (о которых после), но в песнях совершенная неудача. Я бросил наконец Осташков и явился сюда, в Великий Новгород, где живу уже целый месяц. Но здесь еще хуже. Военные поселения, обозначив каждого обывателя нумером и надевши на всех либо красные, либо черные ошейники, стерли поэзию почти до последней буквы, а кроме того, и затруднения, бывшие в Осташкове, здесь еще увеличились. Неудача моя самая полная, какая только могла быть. Теперь думаю тихим шагом ехать назад и попробовать еще, не удастся ли собрать чего-нибудь по дороге, тем больше, что в Торжке 15 сентября будет ярманка.

Все приобретения, сделанные в это лето (кроме одного стиха о Скопине-Шуйском), ограничиваются совершенными пустяками: десятка три свадебных песен (где встречаются слова очень древние, как например, комони и пр.), очень хороший и полнейший из всех вариант «Лазаря» и несколько любопытных образчиков белорусского наречия, сказанных нищею из Могилевской губернии.