Том 3. Песнь над водами. Часть I. Пламя на болотах. Часть II. Звезды в озере - [12]

Она мучительно раздумывала, как ей выйти, чтобы не обратить на себя ничьего внимания и вместе с тем не прозевать момента, не дождаться того времени, когда вся толпа обернется к выходу и увидит, как она, смущенная, неуверенная, глупо торчит у дверей под белой стенкой.

Хор умолк. Теперь громко, явственно возносил молитвы перед алтарем священник. Сперва за епископа полесского, Александра. Ах, какое ей дело до полесского епископа Александра? Поп молился гнусавым голосом, тот самый длинноволосый батюшка, который подолгу крикливо ссорился с мужиками на крыльце своего дома, так что его голос раздавался на всю деревню, а из кухни выбегала неряшливая попадья и присоединялась к торгу.

Пора выходить. Да, теперь самое время. Но ноги словно свинцом налились, страшно было сделать малейшее движение, обратить на себя внимание. Она решила сосчитать до трех, по храбрость пропадала у нее как раз в тот момент, когда она говорила себе «три».

Толпа перед алтарем всколыхнулась. Люди подходили к низкому столу, целовали положенную на него книгу. Ядвига, напрягая все силы, словно потащила самое себя за волосы, повернулась к выходу. И вдруг увидела перед собой лица толпящихся на паперти. Она смутилась до того, что не заметила дружеской улыбки Сони Кальчук и прошла мимо, с неуклюже болтающимися руками, с внезапно ударившей в лицо краской. Каменный порог показался ей спасением — она легко вздохнула. Почувствовала свежее, ароматное дуновение ветра. Здесь, перед церковью, тоже стояли люди, но они собирались группками, разговаривали, рассказывали друг другу про какие-то свои дела, не обращая на девушку никакого внимания.

Она вышла за железную калитку. Здесь она была уже в безопасности. Здесь она была уже на своем месте — по дороге может ходить всякий, и никто не знает, что она идет из церкви.

Но в ту же минуту Ядвига увидела идущую навстречу молодую женщину. Желтый платок окаймлял лицо, покрытое бронзовым загаром, лицо безупречное по цвету и очертаниям. Узкие, черные дуги бровей высоко поднимались на лбу, большие зеленые глаза как бы с вызовом смотрели Ядвиге прямо в лицо. В неописуемом смятении, от которого прерывалось дыхание, Ядвига еще раз убедилась, как чудесна красота Параски. Прямая линия носа, изящные очертания губ, пушистая, как персик, золотистость щек. Себя Ядвига почувствовала маленькой, жалкой, отталкивающей. Ах, как хороша была Параска, как мучительно, обидно, изумительно хороша! Да, да, эта красота не увянет и за десять лет, ее-то Петр увидит такой же, какой она была раньше. Параска уверенно шла по узкой тропинке и не посторонилась, чтобы миновать Ядвигу. Это Ядвиге пришлось сойти на траву и уступить дорогу Параске, шуршащей широкими юбками, позванивающей разноцветными бусами, ослепительной в красных вышивках рукавов сорочки и передника, вызывающей, победоносной.

Ядвига уже не вернулась на тропинку, она пошла прямиком, обходя деревню. Она кусала губы, чтобы не разрыдаться.

Запахло луговой медуницей, белые полуботинки запутались в длинных стеблях кашки. И тут же в зеленом хаосе трав и зелени предательски хлюпала вода. Приходилось осторожно перескакивать с кочки на кочку, выбирая почву, покрепче связанную корнями растений. Из зарослей с криком взвился чибис и закружился над переливающимся всеми красками простором.

— Чего тебе надо? — вслух спросила девушка, но чибис не перестал жалобно стонать. Он утих, лишь когда Ядвига перешла луг и углубилась в ольховую рощицу, всю заросшую зеленым папоротником и лиловыми колокольчиками. Отсюда уже виднелся дом — седой дымок поднимался из трубы, едва заметный на ясном небе. Мать, наверно, сама растопила печку, и Ядвига только теперь сообразила, что уже очень поздно. С пригорка сломя голову несся Убей, радостным лаем приветствуя хозяйку. Ядвига отогнала его.

— У тебя лапы мокрые, — строго сказала она, и собака послушно остановилась, смешно склонив голову набок, и глядела на девушку добрыми блестящими глазами, цвета только что вылущенных каштанов.

— Ну, чего глазеешь! — прикрикнула Ядвига с нарастающим раздражением и, схватив валявшийся на дорожке прутик, кинула им в собаку.

Но та решила, что это игра. Весело схватив прутик в зубы, она тащила его Ядвиге, отскакивала и снова приближалась, чтобы через минуту большими прыжками убежать на лужайку, удивляясь, что хозяйка не берет у нее из зубов добычу.

Дверь в сени была открыта, там бродила курица с целым выводком цыплят.

— Кыш!

Птичьи крылья затрепыхались во внезапном переполохе, послышалось протестующее кудахтанье, беспомощный писк желтых и черных цыплят. Ядвига прошла сквозь всю эту шумливую стайку. Громко скрипнула кухонная дверь. Да, печка была растоплена, и мать уже стояла у плиты.

— Что ж так рано?

Ядвига не ответила. Она села на скамью и медленно снимала полуботинки. Госпожа Плонская повернула к ней красное от кухонного жара лицо.

— Куда ты бегаешь? И опять туфли надела! Наверное, мокрые, как в прошлый раз. Не стоит тебе и покупать!

— Туфли мне купил Стефек.

— Стефек, Стефек! А если Стефек купил, значит можно портить? Если Стефек купил, значит можно бегать по грязи? А потом опять к матери: давай!