Том 3. Лорд Аффенхем и другие - [166]

— Что, что?

— Вы сказали, что хотите сделать заявление.

— Да, хочу, — весело сказал Джос. — Во-первых, мой товарищ по узилищу ни в чем не виновен. Он просто ко мне зашел. Отпустите его, я вам советую.

— Мадам…

— Да?

— Это неверно. Человек, сообщивший мне сведения, слышал их разговор, не оставлявший сомнений в том, что они — одна банда. Сообщники, — поправил он свою оплошность.

— Оставим пока сообщника, — предложила миссис Стиптоу. — Что вы хотели сказать?

— Да, портрет украл я. Но почему?

— Я объясню вам.

— Нет, это я вам объясню. Я его писал. Вы знаете, что для художника его шедевр. С той минуты, как я с ним расстался, я не ведаю покоя. Осуждайте меня, если хотите.

— Хочу.

— Странно! Вы, с вашей любовью к Коро, могли быть помилостивей.

— Ерунда!

— Я не удивлюсь, если сам Коро делал то же самое. Художник — это художник.

— А я — это я. Когда я ловлю вора, я его сажаю в тюрьму. Тем более что вам я не верю.

— Такая хорошая история! — возмутился Джос.

— Звоните в полицию, Чибнел.

Говард Стиптоу остановился у стола, кошка прыгнула ему на голову. Благородство Уэзерби всколыхнуло его благородство. Он понял, что должен открыть все. Нет, не хотел — но понял. И тут заговорила леди Чевендер.

— Подождите, Мейбл!

— Да, Беатрис?

— Мистер Уэзерби действительно его писал.

— Разве это причина, чтобы красть?

— Нет, это не причина. Крал он для меня.

— Не слушайте! — вскрикнул Джос. — Леди Чевендер не в себе!

Миссис Стиптоу широко открыла ярко-голубые глаза.

— Для тебя? В каком смысле?

— Мне срочно нужны деньги. Я не все говорила тебе, Мейбл. Дело в том, что я разорилась.

— Леди Беатрис бредит, — сказал Джос. — Не обращайте внимания.

— Ты, — сказала миссис Стиптоу, — разорилась? Это шутка?

— Не для меня.

Миссис Стиптоу медленно покрывалась багрянцем.

— Так, — сказала она.

— В конце концов, — сказал Джос, — что такое деньги?

— Так…

— Суета сует.

— Так!

— Не в деньгах счастье.

— Та-ак!!! Ну, знаешь ли…

Она вскочила. Овчарка обиделась, кошка — тихо улыбнулась.

— Не ждала от тебя, Беатрис, — произнесла миссис Стиптоу. — Это многое меняет. Конечно, ради бедного Отиса, я тебя не выгоню, можешь тут жить…

— Я знала твое доброе сердце.

— … но…

— Я буду жить у мужа.

— Какого мужа?!

— У Джимми.

— У мистера Даффа? — проговорила миссис Стиптоу.

— Кстати, — заметил Джос, — его годовой доход — двести тысяч. Конечно, если он вернет меня, будет больше.

Миссис Стиптоу на него посмотрела. Все-таки у нее была возможность хоть немного утешиться.

— Ему придется подождать, пока вы отсидите срок, — сказала она. — Чибнел, звоните в полицию.

— Не надо, Мейбл.

— Почему?

— Ну, все-таки…

Мы не знаем, чем хотела леди Чевендер тронуть свою золовку, ибо попытку ее пресекли собачий вой и кошачье шипение.

С той поры, как миссис Стиптоу, вскочив, наступила ей на лапу, овчарка обдумывала, кто в этом виноват, и вывела, что вина лежит на кошке. Она вообще кошку не любила. Она считала, что ей место в библиотеке. Пока та вела себя пристойно, она терпела; но гипнотизировать женщин, чтобы они наступали на лапы, — это уж Бог знает что! Пришло время действий.

Когда овчарка до этого додумалась, кошка все еще сидела на голове у мистера Стиптоу; и он удивился, когда внезапно заметил, что мерзкая тварь на него кидается, нет, больше — царапает ему лицо. Конечно, испортить такое лицо невозможно, но дело в принципе. Приятно ли сознавать, что ты — подставка, по которой карабкаются к цели?

Природа подарила Говарду Стиптоу одно несомненное достоинство — правый апперкот. В былые дни кое-кому удавалось от него увернуться, но теперь противник просто нарывался, предоставляя ему возможность выразить себя. Раздался глухой звук, и овчарка, пролетев по воздуху, опустилась на уставленный фарфором столик. Собравшись с силами, она уселась среди осколков, словно Марий в Карфагене,[60] и принялась зализывать раны. Для нее битва окончилась.

— Го-вард! — сказала миссис Стиптоу.

Совсем недавно звук этого имени, произнесенного этой женщиной и этим тоном, мгновенно превращал его владельца в дрожащую протоплазму. Недавно — но не теперь. Мистер Стиптоу напоминал статую Добра, победившего Зло. Так стоял он перед женой, почесывая кошку. Подкаблучник становится героем, если даст собаке в зубы.

— Чего ты порешь? — осведомился он.

— Я говорю о том, — отвечала миссис Стиптоу, — что отправлю Уэзерби в тюрьму.

— Да? — удивился ее муж, несколько багровея и расширяясь в груди. — Интересно! Ладно, слушай. Никуда ты его не отправишь. Я его люблю.

— И я, — сказала леди Чевендер.

— Собственно, и я, — сказал Джос.

Такое единодушие вдохновляет; вдохновило оно и хозяина.

— Чей это портрет, твой? — заметил он. — Нет, мой. Кого он ограбил, тебя? Нет, меня. Кто его может посадить, ты? Нет, я. Я-а-а-а, — пояснил мистер Стиптоу, хорошо произносивший односложные слова. — А я не посажу. Знаете, что я сделаю? Пошлю эту штуку Даффу.

— Зачем посылать? — сказал Джос. — Он в погребе.

— Что?! — сказал мистер Стиптоу.

— Что?! — сказала и леди Чевендер.

Она поднялась с мопсом на руках, исключительно походя на Сару Сиддонс в роли леди Макбет. Мало кому случалось видеть, как смущается дворецкий, — но это произошло.