Том 3. Книга 2. Драматические произведения - [30]

Вы славный, говорят рассказчик?

Видероль

(иронически)

Перл!

Капеллан

Первый в мире!

Казанова

Быть вторым

Не довелось еще. — Про Рим

И хижину есть изреченье.

Дамы

(вместе)

Какое-нибудь приключенье!

Польская гостья

Чтоб было золото и кровь!

Французская гостья

Нет-нет, фон Сегальт, — про любовь!

Про первый поцелуй, вам данный

Красавицей!..

Казанова

(начиная)

Ребенок странный

Был, — на земле не ко двору.

Все так и ждали, что умру:

Уж гроб был куплен!

Дамы

(в ужасе)

О-о!

Казанова

Из носу

Кровь так и льет, как из насосу.

Дамы

Фи! Пощадите!

Казанова

(не слыша)

Что ни час,

То — понимаете ли — таз!

Воспитательница и Младшая принцесса отходят.

Чту таз — ведро!

Видероль

А не корыто?

Казанова

И вечно рот полуоткрытый:

Вот так.

(Разевает пасть.)

Считали лекаря,

Что, рот как рыба отворя,

Я потому еще плутаю,

Что кровь — из воздуху глотаю.

Старшая принцесса по знаку Воспитательницы отходит.

Дамы

Как?

Казанова

Солнечную кровь.

Дамы

Про кровь —

Довольно! Дальше, про любовь!

Казанова

Заморыш — и в кровавых пятнах!

Ребенок был не из приятных!

И посему красотка мать

Меня не стала отнимать

У смерти, — но зато в охапку

Сокровище схватила бабка.

И вот, когда сведен и слаб,

Над тазом извиваюсь, — цап

Мадонна Марциэлла в полы

Плаща меня — и шмыг в гондолу.

«Молчи, молчи, мой кавалер!»

«Куда?» — «В Мурано, гондольер!»

К зловоннейшей из всех лачуг

Причаливаем.

Видероль и Французская гостья, переглянувшись, отходят.

«Болен внук:

Откройте!» — Притаилась, шельма:

Ни звуку! «Донна Нина, бельма

Вам выцарапаю!» Засов

Тут скрипнул. Целый рой бесов

Нам под ноги — и остов клячи!

Я — в судороге. «Taci, taci, —

Mi’аngelo![25] Не то — в огонь!»

Трикраты поплевав в ладонь

И в ноздри мне дохнув трикраты,

Старуха — сам шельмец рогатый

Так не смердит —

Капеллан, пожав плечами, отходит.

У бабки с рук

Меня хватает — и в сундук

Вниз головой! «Молчи как мышка!»

И с донной Марцией — на крышку!

Чту, тут пошло! Уж ту был гул!

Уж ту был грохот! «Вельзевул!

Вниз головой свечу в три пуда

Тебе поставлю! Сделай чудо!»

Крик бабушки: «Яви любовь!

Останови младую кровь!»

Крик ведьмы: «Чаю!» Бабки: «Чаю!

Тебе младенца посвящаю!»

Крик ведьмы: раз! крик ведьмы: два!

Крик бабки: стой!!! — Но тут слова

Такие уж пошли и скрежет

Такой бесовский —

Польская гостья, украдкой крестясь, отходит.

что — пусть режут!

Пусть жарят! — изловчился вдруг

И — головой прошиб сундук!

И к донне Марции на ручки!

А ведьма: «Отстояли внучка!

Теперь ему другой закон, —

Вторым крещением крещен!»

И, смраду завязавши в узел,

Мне пуд нос тычет: «Как в союзе

Дым и огонь, перст и ладонь,

Всадник и конь, — так в этот узел

Я кровь твою стянула. Вновь

Цвесть будешь ты — всем на любовь.

Еще приказываю прямо

На спинке спать, и будет дама

К тебе с визитом из трубы.

А если за мои труды

Хоть слово ты о том, что видел

И слышал… то — не будь в обиде,

Коль шейку… Понял? — Ну, смотри!»

А час спустя после зари…

Первые звуки менуэта. Последний слушатель — Венская гостья — бабочкой выпархивает в дверь. Вокруг Казановы — никого. Он — в пустоту — со все возрастающим жаром.

…Уж полная луна вставала

Предстала мне из мглы канала —

(утишая голос)

Не смею имени назвать —

Венеции младая мать

И соименница, из пены

Как тб — возникшая. Колена

Я жарко обнял ей. Она ж,

Дивясь на юный возраст наш,

Как нехотя, с улыбкой важной

Нам плащ свой приоткрыла влажный…

И вот, на лбу моем, меж струй

И водорослей — поцелуй…

Когда ж пурпурно-бирюзовый

День занялся…

Старый камердинер

(в дверях, громким шепотом)

Герр Казанова!

Казанова

(спросонок)

Что? Кто? Ни с места! Что? Раздет!

Не принимаю.

Старый камердинер

Я портрет

Принес вам.

Казанова

Что за лепет вздорный?

Что за портрет?

Старый камердинер

Сказать зазорно,

В каком, поганейшем из мест,

Висел…

Казанова

(принимая из его рук портрет, вглядываясь)

Что значит?

Старый камердинер

Вот вам крест,

Бог покарай меня подагрой! —

Никто другой, как энтот наглый

Рифмач. Ловкач до этих штук-с!

Казанова

(широко раскрывая глаза)

Плащ… Водоросли…

(И — отчаянным криком.)

Замок Дукс!!!

Картина третья Конец Казановы

Но люблю я одно: невозможно.

И.А.

Книгохранилище замка Дукс, в Богемии. Темный, мрачный покой. Вечный сон нескольких тысяч книг. Единственное огромное кресло с перекинутым через него дорожным плащом. Две свечи по сторонам настольного Ариоста зажжены только для того, чтобы показать — во всей огромности — мрак. Красный, в ледяной пустыне, островок камина. Не осветить и не согреть. На полу, в дальнедорожном разгроме: рукописи, письма, отрепья. Чемодан, извергнув, ждет.

Озноб последнего отъезда. Единственное, что здесь живо, это глаза Казановы.

И надо всем — с высот уже почти небесных — древняя улыбка какой-то богини.

Казанова, 75 лет. Грациозный и грозный остов. При полной укрощенности, рта — полная неукрощенность глаз: все семь смертных грехов. Лоб, брови, веки — великолепны. Ослепительная победа верха.

Окраска мулата, движения тигра, самосознание льва. Не барственен: царственен. Сиреневый камзол, башмаки на красных каблуках времен Регентства. Одежда, как он весь, на тончайшем острие между величием и гротеском.

Ничего от развалины, все от остова. Может в какую-то секунду рассыпаться прахом. Но до этой секунды весь — формула XVIII века.

Последний час 1799 года. Рев новогодней метели.