Том 3. Городок - [79]

Тут уж и я ввязалась в разговор.

– Это, – говорю, действительно, очень страшно – то, что вы рассказываете. Но есть во всем этом нечто утешительное, что делает этот наивный ад местом не столь уж отвратительным. А именно то, что в аду этом предполагается для каждого грешника особая сковорода. Я одобряю это не в смысле комфорта или гигиены, а имея в виду, что при этом для них недопустимо взаимное общение. Хотя с точки зрения грешника это, может быть, большой дефект и пущая мука.

– Темно говорите, не понимаю, – прервал меня хозяин.

– А я это в том смысле, что лишены они возможности друг другу гадости делать. Тяжело ведь это, а?

Все опустили головы и замолчали.

Страшны, страшны муки адовы!

Сладка земная жизнь!

Комитет

Заседаем в комитете по устройству благотворительного вечера.

– Кого же пригласить?

– Эх, будь здесь Анна Павлова, да согласись она протанцевать, вот это – действительно был бы номер!

– Н-да. А кого же из певцов? Господа, не знает ли кто-нибудь из вас кого-нибудь, кто бы согласился?

– Эх, будь здесь Шаляпин, да согласись он выступить, вот это действ…

– Позвольте, господа, ближе к делу!

– Для рекламы нужны громкие имена, нужны знаменитости, которые могут привлечь публику.

– Я знаю одну барышню, которая, кажется, недурно поет. Может быть, если бы она согласилась…

– Ладно. Давайте барышню. А как ее фамилия?

– К сожалению, не знаю. Что-то вроде Федько.

– Не Федько, а Бумазеева. Так она рисует, а не поет.

– Не все ли равно, господа, о чем спорить! Нужно скорее намечать исполнителей, а то мы никогда не кончим. Кто, господа, берет на себя пригласить г-жу Бумазееву? Иван Петрович, вам, кажется, принадлежит мысль?

– Я, собственно говоря… конечно, мог бы, но я не знаю ее адреса.

– В таком случае, может быть, вы возьмете на себя узнать ее адрес к следующему заседанию? Поймите же, нам необходимо женское сопрано.

– Я, конечно, мог бы, только она ведь не поет. Она рисует…

– Ну, урезоньте ее как-нибудь, объясните, что это общественное дело, что долг каждого человека…

– Разрешите сказать два слова. Что, если пригласить кого-нибудь из французских литераторов? Например, Пьера Лоти. Он, говорят, любит русских.

– Отлично, я стою за Лоти!

– Да что вы, господа, ведь он же давно умер.

– Умер? Ну тогда, действительно, не ладно.

– Ничего с французами не выйдет, верьте моему опыту. Все хорошие французы по вечерам заняты.

– Можно кого-нибудь и плохого, не все поймут, или какого-нибудь шансонье…

– Простите, господа, но мы не должны забывать, что вечер должен носить идейный характер, что он устраивается в пользу нуждающихся.

– Ну, знаете ли, благотворительные вечера никогда в пользу богатых и не устраиваются, и это не мешает им быть веселыми.

– Н-не знаю-с. Лично для себя считаю неудобным веселиться, когда люди страдают.

– Тогда надо было устраивать не бал с концертом, а уж не знаю что. Сечь их всех, что ли.

– Господа, ближе к делу. У нас мало времени. Раз решено устроить бал, так будем устраивать бал. А что-нибудь печальное, или вообще неприятное, мы можем устроить впоследствии.

– Э, господа, программа – это, как говорится, дело девятое, главное – продавать билеты.

– Но мы же не можем начать продавать билеты, пока не выяснена программа.

– В Костроме был один гимназист, который чудесно свистел.

– Чего-с?

– Нет, это я так.

– По-моему, раз нужно начинать с программы, так и начнем с программы. Ну вот, дайте карандаш. Номер первый – музыка или пение? Кто бы мог сыграть?

– Кусевицкий мог бы. Он в Америке.

– Гм, Кусевицкий. Ну, значит, так и запишем, – номер первый – Кусевицкий в Аме… то есть, позвольте, как же?..

– Можно составить хор любителей. Сделать тридцать-сорок хороших репетиций…

– Да где же вы любителей наберете?

– Дать публикацию в газетах, набрать голоса, развить, пусть пройдут серьезную школу. Не забудьте, что Патти была уличной певицей.

– Идея, может быть, и хороша, да времени мало. Ведь на это, пожалуй, лет десять…

– Ну, что вы! Русский народ так талантлив!

– А репетиции? Ведь у нас времени всего три недели.

– Все-то у вас репетиции! Вдохновение нужно, а не репетиции. У нас в России маляры пели без всяких репетиций, а, бывало, заслушаешься.

– Ну, хорошо. Значит, вы берете на себя организовать к нашему балу хор любителей?

– Почему же непременно я? Это так просто идея, если хотите, набросок, мазок.

– А если выпустить кого-нибудь из писателей? Все-таки соль земли русской.

– Ну, знаем мы эту соль. Сядет и задудит самому себе в ноздри. Тощиша. Только и развлечение для публики, что друг на друга шипеть, чтобы не разговаривали.

– Ах, вы так рассуждаете? А по-моему – именно писатели. Напустить на них писателя, чтобы он бичевал с эстрады своим пылающим словом. Вы, мол, пришли сюда для забавы? Хохотать пришли? Веселиться? А подумали ли вы о тех, кому не до веселья? Да хорошенько их, да хорошенько, чтобы завопили не своим голосом.

– Послушайте, да за что же? Люди пришли, деньги заплатили, сами вы их заманивали, и то, мол, и се, и концерт, и танцы, и джаз-банд, и буфет. За что же обижать-то?

– Не обижать, а перевоспитывать. После сами поблагодарят.

– Опять у нас, господа, ни с места. Ну, хорошо, если не литератора, тогда кого же? С чего начинать?