Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - [114]

Она все плотнее прижимается к нему.

Мария. Любовь моя, единственная моя любовь, почему ты говоришь о смерти, говоря о победе?

Коррадо. Я не знаю, дорогая, не знаю, к чему я ближе — к смерти или к победе, но я чувствую над собой тень какого-то крыла — и, несомненно, чем бы это ни оказалось, это конец моему опьянению. Перед глазами у меня всегда стояла беспредельная ширь океана, и мне всегда чудилось, что я стану героем. Вдруг все это исчезло. Ты, кажется, стала для меня последней далекой страной. Шел я к тебе с головокружительной, одуряющей быстротой. Разве могут ноги уйти дальше цели, поставленной душой. Мария, Мария! Ты одна понимаешь меня. Ты знаешь, что если я и ищу неизведанных путей, то делаю это, чтобы с себя же самого сорвать завесу тайны. Для меня преодоление препятствия имеет смысл постольку, поскольку этим я преодолеваю самого себя. Самые большие пройденные мною пространства — во мне самом. Открытие неисследованных земель и истоков рек для меня не имело бы значения, если бы оно не освещалось в моей душе радостью более возвышенных вершин. Сейчас ты даешь мне дышать этим воздухом, который я искал. Ты ускоряешь биение моей жизни, подобно любимому мною сильному ветру, пропитанному поднятым им песком и морской тиной. В тебе я черпаю свое вдохновение, подобно тому как когда-то в силе воли черпал победу над физической болью и мог заставить отступить назад даже смерть. И в моей судьбе ты открываешь еще один светлый луч, пожалуй, самый светлый. Собою ты указываешь мне ту высоту, к которой я был предназначен с самого рождения. Между тем твое же собственное предчувствие повергает меня во мрак ночи.

Мария. Нет! Нет! То было не предчувствие! То была мимолетная тень, приступ меланхолии, следствие усталости. Что может уничтожить твою силу? Один лишь небесный огонь. Тебе суждено жить и побеждать, мне жить и ждать. Я сохраню свою любовь вдали от всех, там, где никто не услышит ее биения. Если ты через много лет вернешься из глубины самых далеких, покрытых мраком неизвестных стран, ты найдешь меня такой же, какой оставляешь. Мне кажется, что неподвижность души погруженной всецело в ожидание, должно будет остановить даже время, прекратить всякое изменение, сохранить даже черты лица для будущей улыбки. Ты найдешь меня более прекрасной, пожалуй, даже более прежнего… Или ты не хочешь, чтобы я жила?

Коррадо. Мария, Мария! Что заставляет тебя говорить такие слова? Что говорит в тебе? Ты полна жизни. Смерть одна, а дорог в жизни тысячи.

Мария. Смерть я уже видела близко. Рассказать тебе? (Она вместе с Коррадо, не выпускающим ее из объятий, опускается на стоящий вблизи диван.) В эту ночь я лежала на спине, в постели. Никогда еще я не страдала так от тяжести своего тела, никогда так сильно не чувствовала себя вещью, жалкой вещью, которую стоит только бросить и забыть… Ах, если бы ты мог понять меня!.. Я как-то грубо чувствовала себя твоей со всеми костями, кровью, всей этой ужасной тяжестью, во мне осталась лишь маленькая частица души, вроде струйки воды под скалой. И эта маленькая частица по временам повторяла одно и то же слово, не свое собственное, а сказанное однажды какой-то бедной женщиной, которую я встретила на переполненной народом площади, на базаре, она говорила: «За что? За что?» Она шла с лицом мокрым от слез и рыдала (я как сейчас вижу ее). Она никого не знала. Толпа молча давала ей дорогу, а она все твердила: «За что?» И никто не мог ответить ей или остановить ее… Как явилось во мне это чувство беспричинного и неутолимого горя? Я не знаю. Чтобы меньше страдать, я думала: «Вот в его глазах я упала, и больше уже не поднимусь». И я старалась принять то же положение, какое принимаешь ты во время сна: я клала руки под голову, как ты когда-то иногда засыпал, лежа на голой земле, и так оставался, но страдала не меньше и продолжала думать. «Но разве это страдание, которое он причинил мне и которое уже составляет часть моего тела, разве оно не связывает меня с ним неразрывно?..» Ах, зачем я рассказываю тебе эти глупые мысли? Я хочу, чтобы ты знал, после какой ночи зажглась заря этого дня. Ты слушаешь меня?

Коррадо. Слушаю. Говори. Скажи мне все.

Мария. Вдруг я услышала странный шум, испугавший меня, потому что в первую минуту я не могла сообразить, близко он или далеко? Кровь ли моя так шумит или что-нибудь другое? Но шум был настолько ровен и однообразен, что успел понемногу слиться с моим страданием, прежде чем я поняла, что это было. Оказалось, что это проходило стадо вдоль Тибра под моими окнами. Высунувшись из окна, я долго смотрела за пробегавшими мимо меня беловатыми волами, гонимыми ночью, без отдыха, куда-то в неизвестную даль. Оттого, что я долго глядела вниз на эту движущуюся массу, у меня слегка закружилась голова, и я вдруг почувствовала, что мне ничего не стоит броситься вниз. И внезапно в сердце моем родилось страстное желание, которое тебе покажется, может быть, печальным, но мне оно доставило радостное волнение: мне захотелось умереть, чтобы своей смертью принести тебе счастье. Однако мне ясно представилась пыльная дорога, которую только что топтало ногами жалкое стадо, и меня охватил ужас. «Лучше, — подумала я, — погибнуть, не проливая крови. Река близка. Я пройду по дому босиком, спущусь по лестнице, отворю дверь, дойду до плотины…» Я невольно нагнулась и тут только заметила, что мои ноги не обуты и застыли. Затем, выглянув в окно еще раз и проводив взглядом пастуха, исчезнувшего за Сан-Паоло, я заметила, на небе ослепительный блеск зари и почувствовала, что из глубины моего тела в эту минуту вырвался какой-то беззвучный крик… Ты простишь мне, что я осталась жить? Ты простишь, что я твоя… еще больше прежнего?