Том 3. Басни, стихотворения, письма - [9]

Ты знаешь, я была в курятнике судьей,

Утратила в делах здоровье и покой,

   В трудах куска не доедала,

    Ночей не досыпала:

   И я ж за то под гнев подпала;

А всё по клеветам. Ну, сам подумай ты:

Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?

  Мне взятки брать? да разве я взбешуся!

Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,

Чтоб этому была причастна я греху?

   Подумай, вспомни хорошенько».—

  «Нет, кумушка; а видывал частенько,

   Что рыльце у тебя в пуху».

   Иной при месте так вздыхает,

  Как будто рубль последний доживает:

   И подлинно, весь город знает,

   Что у него ни за собой,

     Ни за женой,—

    А смотришь, помаленьку,

То домик выстроит, то купит деревеньку.

Теперь, как у него приход с расходом свесть,

   Хоть по суду и не докажешь,

   Но как не согрешишь, не скажешь:

  Что у него пушок на рыльце есть.

Прохожие и собаки

Шли два приятеля вечернею порой

И дельный разговор вели между собой,

    Как вдруг из подворотни

   Дворняжка тявкнула на них;

За ней другая, там еще две-три, и вмиг

Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.

Один было уже Прохожий камень взял:

«И, полно, братец!» тут другой ему сказал:

   «Собак ты не уймешь от лаю,

   Лишь пуще всю раздразнишь стаю;

Пойдем вперед: я их натуру лучше знаю».

И подлинно, прошли шагов десятков пять,

Собаки начали помалу затихать,

И стало, наконец, совсем их не слыхать.

   Завистники, на что ни взглянут,

    Подымут вечно лай;

А ты себе своей дорогою ступай:

    Полают, да отстанут.

Стрекоза и муравей

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Всё прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

«Не оставь меня, кум милой!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!» —

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?»

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так, что голову вскружило».—

«А, так ты…» — «Я без души

Лето целое всё пела».—

«Ты всё пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

Лжец

   Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворяни́н (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

  Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счету прилыгал.

   «Нет», говорит: «что я видал,

   Того уж не увижу боле.

    Что́ здесь у вас за край?

   То холодно, то очень жарко,

То солнце спрячется, то светит слишком ярко.

    Вот там-то прямо рай!

   И вспомнишь, так душе отрада!

   Ни шуб, ни свеч совсем не надо:

  Не знаешь век, что́ есть ночная тень,

И круглый божий год все видишь майский день.

   Никто там ни садит, ни сеет:

А если б посмотрел, что́ там растет и зреет!

Вот в Риме, например, я видел огурец:

     Ах, мой творец!

   И по сию не вспомнюсь пору!

  Поверишь ли? ну, право, был он с гору».—

«Что за диковина!» приятель отвечал:

«На свете чудеса рассеяны повсюду;

  Да не везде их всякий примечал.

  Мы сами, вот, теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

    И я в том спорить буду.

  Вон, видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,

   А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет:

   До половины не дойдет —

  Провалится и в воду упадет;

     Но кто не лжет,

  Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».—

   «А какова у вас река?» —

     «Да не мелка.

Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том,

Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?» —

«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом». —

     «Поверить трудно!

    Однако ж как ни чудно,

А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,

  Что он Лжеца никак не подымает;

   И нынешней еще весной

С него обрушились (весь город это знает)

   Два журналиста, да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

  Диковинка, коль это справедливо».—

   «Ну, не такое еще диво;

   Ведь надо знать, как вещи есть:

Не думай, что везде по-нашему хоромы;

     Что там за домы:

   В один двоим за нужду влезть,

    И то ни стать, ни сесть!» —

   «Пусть так, но всё признаться должно,

  Что огурец не грех за диво счесть,

   В котором двум усесться можно.

   Однако ж, мост-ат наш каков,

Что Лгун не сделает на нем пяти шагов,

     Как тотчас в воду!

  Хоть римский твой и чуден огурец…» —

  «Послушай-ка», тут перервал мой Лжец:

«Чем на мост нам итти, поищем лучше броду».

Орел и пчела

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:

  Ему и то уж силы придает,

Что подвигов его свидетель целый свет.

Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,

За все труды, за весь потерянный покой,

  Ни славою, ни почестьми не льстится,

   И мыслью оживлен одной:

   Что к пользе общей он трудится.

Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,

Сказал Орел однажды ей с презреньем:

   «Как ты, бедняжка, мне жалка,

  Со всей твоей работой и с уменьем!

Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:

   Да кто же после разберет

   И отличит твои работы?

   Я, право, не пойму охоты:

Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?..

Безвестной умереть со всеми наряду!