Том 2. Теория, критика, поэзия, проза - [44]

Видел Ты меня в бане, видел меня пьяным, видел во всех видах и даже

Не под смоковницей, а в гостинице Эрмитаже.

Дай же мне петь как достоит, втягивая до отказа воздух, задыхаясь своей монограммой И А и да прославится Твоя высота

Судорожным подпрыгиванием моего, их смущающего хвоста.

Долгий путь мне еще топтать до окончательного поворота,

Вот, один, без седока, вхожу в прошлые, городские ворота:

Некому и петь то тебя – сценками отраженные, авто-сирены путь заметут

И неоконченная тема четвертого рожка напророчит горчишники очередных простуд;

Но пока пульс твой бьется, прочно, как львом охраняется верея и придумывает не на розах тумпаковоцветный, спектро-пернатый ацтек

Теплый оклич пароли перекрестков: дисковые маяки аптек,

Все-таки я иду и неслышны шаги мои, точно подбитые мхом –

Вечер зашился телефонными проводами и подкатывается под ноги мохнатым комком

И сердце прядает, точно песня перепела, как оно впрыгивало на тот двусмысленный (до сих пор не разобрался) не то благословенный не то чрезвычайно проклятый час,

Им же небо стекало с вечернего вертела,

Розовый фонарь задыхался, а лиловый чихнул и погас.

Помню, день тогда был большой резвости, в мыле, запален и рыж –

Да провалится нос и небо мое, если забуду тебя, Париж:

Если забуду реверберы, ощетинившиеся темными лучами веток на трамо-проводах врагов, румпели переулков и тьму, вывалившуюся из каждого проема и трещины, тысячами взбесившихся утюгов,

Со дна асфальтововых морей, водорослями произрастающие Булонские ветки,

Признания, виражи и прочее, совершаемое с легкостью газетной заметки,

На площади толпу, наслоившуюся в совершенно небывалую луковицу,

С чрезмерно-пылкого корсажа полуночи, отскочившую, по дуге, самовозгорающуюся пуговицу

И Тебя, неоглядную, взмах твоего рукова по куполу кульминации, вышеупомянутого часа,

Жест, подчинивший Тебе вращение Медведицы и Вополаса –

Выгоревшие предохранители зорь на гниль лесов облокачивающиеся

Да разве заменят они эти кессоны воздуха, гексаедры на трапеции ночи покачивающиеся.

Я сейчас опустил бинокль и вижу все золото на которое способно человечество,

Сколько абонементов, осенним кленом осыпающиеся кинэ, этим обеспечивается.

Сколько раз на платформе Твоей опускали в гадательную (почти написал молитвенную) машину, непахнущий билет преславные и великолепные…

Сколько их у нас полегло-полегло, высоко вынося евхаристические клади.

Это ведь не вы эстетические постройки, сюперфин, которых разъел merulius lacrimans¹, добродетели паразит

Истинно говорю, не вам войти сквозь оранжевый экравит

Да и пахнут не безмятежностью свеже вывернутые кишки и иные.

Священные брашна².

Радуйся прибежище наше, высь наша, ласкание наше; радуйся столп и утверждение наше, самая высокая на всем Земном шаре, из крестового железа склепанная, радуйся публичная башня.

Да ведь это, собственно-то говоря, еще не известно, кто сопутствует Христу при втором пришествии, а когда был приход первый

Записано единогласно, что любимым обществом Его были портовые моряки, земские стражники и святые стервы

И из каждого креста крестовины Твоей, пригвожденной над асфальтовым морем призм

Освещается достояние Твое – благорастворенная жизнь.

Которая даже выше твоего луча, при вклинении одного, необходимо достаточного условия, жизнь сугубая, о, воздушная мель,

Чтобы она антэной цвела, чтобы ее каждый волосной интервал разбить мог, как вот эту, геть, – по небу за аэроплан раскупоренную шрапнель.

      Домна Ойтуза.

Эйфелея VI

Кривые солнечных пятен, магнитных бурь и солнечных дней совпадают.

А. Секки

Если кругом завивается

Метель Круксовых волн

Если «под Дохлым Зайцем»

Отель – утверждения – столп

Охоты, а препровождение

Любимое рвать себе

Сердце и сеять весело

Этакое конфетти на столбе

Решетчатом – решение

Если приветствуете это вы

Похваливая месиво

Для вольной головы:

Сделайте одолжение –

(Сконапель истуар³)

Душа наша с умилением

Делает тротуар:

Проела метаморфозы

Консерва крыса-гурман

На новые занозы

Фотосферных ран;

Чтоб летом было жарко

Чтоб полным горлом петь

Чтоб жизненная старка

Науськивала плеть

И что ни взмах – то зарево

Что ни жест – полоса

Флаг бело-сине-красный

Поднебесье ласкать.

Любуйтесь же сограждане

На вольности свои

И да будут дороги каждому

Интересы страны,

И мы у вас отпросимся:

Свободы трезвый тост,

Мы на небо возносимся

Через Кузнецкий мост.

8 апреля 1917 года

Бырлад

Эйфелея VII >*

Зачем свой неупругий позвоночник

Я захотел перед Тобой склонить?

Уже залились: «Отыскал источник

Кому, как „футуристу“ не чудить!»

Но если не избегну объясненья,

Не им его намереваюсь дать:

Мне тени, те – кому пустая тень я,

Кто спит и видит парную кровать.

Прийми его: я уверяю, Ты не

Останешься к поэту холодна,

Где зеркалом из яшмы на пустыне

Подвешена промерзлая луна;

Отправлен свет последнего трамвая

Кармин улыбки даже не солжет,

Дневная продается даром вайя¹,

Прокисли тени у тупых ворот.

И окрыляется былого заметь,

Пуранами бурана запросить:

Кто это сердце не умел изранить?

Кого оно успело не простить?

Ты, Ты одна. Светопылящей щеткой,

Щетиной неземного серебра,

Порхающим листом своей трещетки,

Уклоном ветробойного ребра –

Все замела, слила. В тебе изжитой

Из глубины взываю: усыновь