Том 2. Теория, критика, поэзия, проза - [43]

Чужих и собственная подлость.

Неотменимый поворот

Извечно тянущая хорда –

Вот он, параллелизма и проблеск:

Изоляторы в звании непреходящих ioт,

Напрасная гордость!

Порхая крыльями рваного зонтика

Осень капелью осмеет

Периодический, лампа за лампой

На зеркальных асфальтах

Лакированный хоровод,

А зима в карнавальной заутрени,

Голубея в глубину, голубей

Благословя на Верленовой лысине,

Разведет метель конфетти.

И зашелестит бумажной радугой

На амвон, где застыли парные

Рубины туманов,

Где прессуется ожидание

Среди фарфоровых труб и слов,

Где сервируют научно препарированный поезд

На операционный стол,

Юркнула крыса в граммофонный рупор.

Звезды подземные.

Молчание караульных шагов.

Задумчивая грубость.

Но ведь это, все же, не та

Окончательная бесполезность –

Сна расклепанная высота

Иль‑де Франсовая окрестность.

«Эйфелеи» >*

2 книга стихов

Эйфелея I

Этот воздух, дымящий рассветом долин,

  Занесенных домами,

Потрясенный игрой беспечальных турбин

  И густыми низами

Полированных и отвлеченных метро –

  В нем играют не феи,

Не обезнадеживает в нем серебро

  Щекота Лорелеи

И пробьет его не знамени крик,

  Не рыданье ракеты,

Не передадут ему свой тик

  Жеванные эстеты:

С ними давно покончен процесс

  Его фонари помнят,

Не даром они ощетинили свой лес

  На ночной допинг.

Не даром рос обелиск, где пила

  Дистиллированную кровь площадь

Белая пена – согласие их помела,

  Как фонтаны полощат.

Но всегда и о чем бы ни захоаеть.

  В этих бережно – серых

Берегах – отразится живая сеть

  На былого примерах.

По снам отвесна, – в века полет

  Мировая антена

Ничего не спрося, все возьмет

  Из любого безмена,

Собирая в себя, как в ороенный сот,

  Мед веселья и стона

Эхоически примет, что ей принесет

  С Торонта до Сайгана

Этот воздух, пронизанный в пенье треск

  Тайной старого Герца

Воздух, кого ни один не оцарапал крест,

  Кровь планетного сердца,

Дай в последний раз втянуть тебя

  Мыслью с этой бумаги,

Опаленные годы вдали клубя,

  Сталью секундной шпаги.

Эйфелея II

Как Пушкин был верен М. Н. Раевской,

На пространстве пятнадцати лет,

Как Дант между парой штанов и курток детских

В сундуке терял решетки своих терцет

О несущественной Портинари,

Чтоб она проводила в рай,

Так Ты на планетном пожаре

Оду мне наиграй.

Ты будешь струнами странствия,

Ты станешь огня смычком,

Ты станешь ароматом пространственным

Ты будишь сна вином.

И качаясь головой запрокинутой,

В зрительном пиру,

Не перестанет дрожать мой, не оттиснутый

Ни на ком поцелуй,

Разбивающийся на ритмы и строки,

Прорезающий меридианы верст,

Скручивающий времена и сроки,

Быстрее миганья звезд.

Эйфелея III

Ты знаешь мой любимый зов,

  Ты знаешь как во мне

Гудит перекликанье сов

  При лаковой луне

На поле пепельных небес

  Браслет моей руки

И поцелуй за всех невест

  И прямы тростники,

Но ты, я вижу не со мной,

  В твоих глазах песок,

Ты смотришь, как на белый зной

  На мой тупой носок,

За множеством зеленых верст

  И бледно синих миль

Ты слушаешь как ревмя ржет

  Твой злой автомобиль

Твои улыбки не со мной,

  Твое пытанье – пыж

Летящий над земной корой

  Погаснуть на Париж;

Но если даже твой ответ

  Одно прости – прощай,

Смелей, заклинивая, свет

  Туши, но отвечай.

– Моя печаль, не плачь, не плачь,

  Машину не брони,

И я не обещал калач

  И Ты им не мани:

Авто мой нов, моя печаль,

  Но слушай, разве тут

Душиста не морская даль –

  Акании цветут

И если лес тебе видать

  Сквозь сердца моего

Что им успеешь удержать?

  Да равно ничего

Оно желаний вялых сеть

  И пьявками сосут,

Приятно ли тебе смотреть,

  На этакий сосуд?

Вот, надо этот переплет

  В железо превратить

И крашеный металомет

  Над гарью водрузить

Чтоб у героя на тулье

  Не траура перо,

А плещется на много лье

  Белей чем серебро

Прожектора прозрачный луч

  В неопалимом дне

Всецветен, ласков и колюч

  Тобою обо мне

И будет он гореть, гореть,

  Гореть, пока жива

Во мне твоя живая медь

  И есть во мне слова.

Эйфелея IV

Девственнейшая страна.

Хирургическая роскошь.

Умывается в облаках

Твоя железная легкость.

А подержанный антука

Раскосого полушарья

Сильно побился по швам

И видать каркас.

Если то только тень обелиска

Не фонарный ли ты эпизод?

Нет.

– Но блестит, несется, хлещет

Невозвратным стремлением всегда к высоте

Крайний «всего земного шара»

Один непадучий фонтан.

Что ж, что ночью не вечно знамя,

Что созвездный дрожит почет:

Шаркая по небу правит

Прожектурного луча весло.

Кабачьи огни осыпятся,

Но бессонней, чем биржевой телеграф

Или тень того полководца.

Увидишь, как доскребаясь,

Петух выплюнет солнце

Счастья сквозь сон, в золотых бубенцах пробежит

Цветы зарежут набережную

И пушечной сальвой тебя поздравят

Железные жалюзи.

Эйфелея V

Бьется львом, теплым мхом

      Ветер в морях асфальта,

Прутья грызет, тычется лбом

      Зеркала злая свалка –

Да не оставишь меня, зараженного пеплом дней

Посреди многообещающих но ни от чего не помогающих,

Поминально окрашенных, каламитных пней.

Так, потому что пора, и Тот, Чья власть

Поставила горы, Кто повелел свет, положил магниту север юг

  Чьи Одного Сила. Слава, Престолы, Господства,

Тот лишь…

        – Сверни хвост индюк.

Боже мой. Дался им мой несчастный хвост,

Будто он хуже лицемерных к небу глаз или чем потрясаемая рука.

Господи, да не сам ли Ты возложил крест на ишачку и на ишака.