Том 2. Теория, критика, поэзия, проза - [41]

В скорости – высота:

Города погода

Дернулась, перевернулась – была.

Расчеркивайтесь же, прокалыванья –

Все переплелось в лицо;

Пришло; стало; поняли: притворяешься,

Пристальное колесо!

Только ровнее

Томный рему:

Тростники залетные,

Проволочная корма,

Милости не по адресу –

Перемешали, верно, в трубе.

Мольбища огненные, безследные, пасочные.

Восковые…

Сколько жалости

В этом больном кулаке.

«Радовался же

Горизонту над тополем?»

Непереубедимая моль.

Соображай, расклинивайся,

Свертывающийся толь.

Запомни: ветер нашлет надежду на траур

Дождь – бисер

И некчему заставлять себя завтракать,

Мыши, – кот на крыше.

Курильщик

Папирус очень сомнительной пустыни Египта

Обручения (два) – оазисы ли?

Одно видимое желание золотого слитка,

Другое на молнию претензии.

Не найти лощеней базальта на Ниле

И где полагается кварцевый обелиск.

Замкнутые медленно, но верно, сблизятся,

Одно ни причем – нет никаких улик,

За другим – только видимость,

Как заведено – мертвая и очень непрочная.

Мало ли ее такой славили?

И над этим полночным отчаяньем

В бескорыстии недосягаемом

Жертвенник Авеля.

Неизменно поворачивается вопрос «очень умный».

«Каин, где твой брат?»

Но и ответ, так же давно зазубрен,

Как и весь исторический шеколад.

Происходящее в том отдаленном лаке

Ноет о потопе,

Кое чьем гневе

И т. д., попался и света не видать тебе,

Если не сделаешь ничтожного движенья.

«Предрассудки брошены, ими не пугаюсь…»

Предрассудки брошены, ими не пугаюсь:

Подчиниться им возможна стала роскошь.

Через улицу, стаканы, стайкой

Перебегают зайчики, –

Не застрянут, не застынут, в джин –

Это ли охота?

Где обещан сбор?

Только около стального сота

Пара, как один,

Горят и говорят о том, что день был сыт –

Вовсе выжат

Вовсе выжить

И –

Если бы не заставлять, то не взошел бы на востоке в кровь

Опять. – Опять

И не найти конца

Глазастой гусенице злой вокруг сосны.

А удержи дыханье – перестанешь быть

И это все почти что на вине.

Но не про это жук

Жует из Жьювизи:

«Можно удержать и без ужимки нить:

Жарко жаловаться».

Все равно – рассчитываться

Или еще налить,

Пренебрегая возрастанием за салфетками бархата

И полтора пера.

Заклеиваться марками

До другого дня.

«Не надо ни боксировать, ни фехтовать, ни плавать…»

Не надо ни боксировать, ни фехтовать, ни плавать.

(Ах! Если бы можно было и думать и думать, и радоваться и плакать!)

Надо смотреть на доску, на рамочника, на пламя,

Проводя на бумаге мягкие буквы, уводящие память.

«Снова славится вечер властный…»

Снова славится вечер властный

Неукоснительный амулет

На разочарованный и атласный

Небу индукционный след.

А и непредусмотрительными видами

Те, воображающие, не осуществя, вину. –

Пыльно водам,

Пробежавшему огню в саду

Через пепельницу.

Уходящие ко взрывам птицы.

На застывшем

Устарелый знак последних откровений –

Голова готова спрятаться под снег – крыло,

Да еще она видна от брызог.

Перепряжа.

О увядшем шуме и вольтаже ламп.

Умершем до жизни

И неизлечимом дне:

Коротко замкнулся и прославился книжно,

Совместно

Заплетенный, замоленный свет.

Причина неизвестна.

«Засыпая в трухлом такси я думаю…»

Засыпая в трухлом такси я думаю о небе перерезанном прожектором;

Этот сходящийся рельс повторялся колеями осенних дорог.

С тех пор я навсегда ушел от любви-геометрии.

Знаю только: ничего не имею против своей смерти.

Однако, я несомненно живу, потому что ношу монокль.

Vedesti al mio parere ogni valore,

E tutto gioco e quanto bene uom sente,

Se fosti in pruova del signer valente,

Che signoreggia il mondo dell’onore;

Poivive in parte dove moia muore,

Etien ragion nella pietosa mente:

Siva soave ne’sonm alia gente,

CheI cor ne porta sanza far dolore.

(Quido Cavalcanti)⁴.

Диалог

(Второе лицо без речей)

В бумагу высох, на тебя шуршу.

Я целый день словами порошу,

Что далее, то чаще да сырей

И злей, чем разстригаемый ерей,

Зрачков оберегу колючий лак

И страх, играющий скулою, как…

– Упрека ли боишься по весне?

А если бы и да? – он вовсе не

Острей, чем твой незаменимый шприц. –

Под вечер остывает щекот птиц,

А только расседаются в ночи

Противные сороки да грачи.

Скрипя, что не даешь себя обуть

И отложить презлющий «добрый путь». –

– Хоть ихний храп и не совсем неправ,

Не говорю: перемените нрав,

Но… – Этот камень унеси с собой:

В нем трещина, а все он голубой.

И что внизу я нацарапал вам

И не на память, и не по глазам,

Которым не навязываю спор. –

– Кармин и пудра невеликий сбор

А времени то много у тебя. –

– Цените выдержку, не теребя

Прошу: не поцелуете на чай?

– А оглянуться то же некогда, поди, –

Прощай!

Меркаба

В Женеву малоезжий путь

  Светлей пути в Дамаск

Его огней не отпугнуть

  Многолеорду⁵ каск.

Мне, будто, восемнадцать лет,

  Меня не проведут:

Я вижу полосатый плед,

  И надоконный прут.

Через пятьдесят пять минут,

  Не изменяя курс,

Пересекать не преминут

  Нагорный город Курск.

Но (не определю) разъезд

  Или, размыв пути,

На выключенье ранних звезд

  Настаивал идти.

Там непомерною звездой

  Горела медь свистка,

Над отуманенной водой

  Светающе легка.

Так больше не цвела сирень

  А золотой жасмин

С тех пор не обращал плетень

  В глазурный каолин,

Всего же волшебства острей

  Был чуткий паровоз,

Сквознейший балерин кисеи

  И тени от стрекоз;

От рельса золотой росы

  За облака ввинтясь.

Святые осенял часы

  Земленебесный князь.