Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист - [161]

— Пошли ко мне домой, — сказал он. — У меня есть блинчики, фаршированные свининой, я подогрею… Мама готовит пир у бургомистра.

Мама Понтуса была лучшей в городе мастерицей устраивать пиры. Она кормила себя и сына тем, что ходила по домам Вестанвикского высшего общества и готовила изысканнейшие обеды. И наверняка цыплята весеннего помета, которых она как раз в это время жарила на кухне у бургомистра, были деликатесными, но все равно их нельзя было даже сравнивать с теми блинчиками, фаршированными свининой, которые она оставила дома на плите для Понтуса.

— Потому что они — самые лучшие в мире, — сказал Понтус.

Расмус с благодарностью последовал за ним на Столяров холм. Он не хотел идти домой. Там ведь больше не было Глупыша, который бросался ему навстречу, лая от радости, Глупыша, который маленьким теплым комочком лежал у его ног под столом во время обеда, Глупыша, который спал в кровати Расмуса, зарывшись мордочкой в его шею. Глупыша не было… зачем же ему тогда идти домой? Да и мама, должно быть, уже поняла, что с Глупышом что-то случилось, и Расмус был не в силах стоять перед ней, притворяясь, будто ничего не знает.

Гораздо легче притворяться по телефону. И пока Понтус разогревал блинчики, Расмус позвонил домой.

— Да, мы с Понтусом пойдем искать его… Да, меня здесь накормят, мы с Понтусом будем есть блинчики, фаршированные свининой… Да, мы с Понтусом сделаем уроки вместе.

Положив трубку, он пошел обратно в кухню, где Понтус уже накрыл на стол и все приготовил.

Трапеза представляла собой то, что мама Понтуса обычно называла «маленький, интимный и уютный обед двух холостяков, такой, какой любят господа мужчины».

А для этого особого рода холостяков почти ничто не могло сравниться с блинчиками, фаршированными свининой.

— Какая твоя мама добрая — приготовила столько блинчиков, — сказал Расмус и высыпал на тарелку целый сугроб сахарного песка.

Понтус довольно засмеялся: приятно было хоть один раз стать тем, кто приглашает в гости; ведь он столько раз обедал дома у Расмуса!

— Рубай давай, рубай! Здесь столько, что всем хватит!

И Расмус навалился на еду. Долгое время он думал только о блинчиках и почти совсем не думал о Глупыше.

Но потом, когда они вымыли посуду и сделали уроки, Расмус приумолк. Он знал, что скоро пойдет домой, и страшился этого.

— Слушай, — сказал Понтус, — а если нам слазить в погреб и посмотреть немного на эти серебряные «вещички»?

Расмус понял: деятельность — вот что ему нужно, ежеминутная деятельность!

— Знаешь что? — восторженно сказал он. — А что, если нам свистнуть какой-нибудь серебряный горшок, — это пройдет незаметно. Они и сами не знают, сколько чего стырили.

Понтус счел его предложение просто мировым.

— А потом, через несколько лет, мы пошлем этот горшок папаше Йоакима и напишем на клочке бумаги: «Дар от пожелавшего остаться неизвестным».

Оживленные этой идеей, они спустились в погреб.

— Если кто-нибудь явится, ты объяснишь только, что фру Андерссон просила тебя убирать у нее в погребе, — сказал Расмус.

Понтус уже взял ключ в помещении Объединенного акционерного общества «Металлолом».

— Конечно! Только бы не явился Альфредо или Эрнст… Им, верно, не нужна помощь по уборке погреба!

Хихикая, подняли они крышку ларя, где фру Андерссон хранила картошку, и общими усилиями вытащили мешок на пол.

— Но они, верно, побоятся приходить сюда раньше завтрашнего вечера, — с надеждой в голосе сказал Понтус.

Расмус думал то же самое.

— Это мы быстренько обтяпаем. Думаю, мы стащим кувшин.

Но это было не так-то легко обтяпать, как рассчитывал Расмус. Эрнст, верно, был недоверчивый тип, и его угроза поставить на мешок пломбу не была пустой болтовней. Там в самом деле была надежная свинцовая блямба, которую нужно было выломать, чтобы добраться до содержимого мешка.

— Это дело ерундовое, — сказал Понтус. — Я смогу сделать такую же блямбу, если расплавить несколько оловянных солдатиков.

Расмус покачал головой:

— He-а, заметят. Он поставил какую-то особую печать на свинец. Как он ее сделал?.. Похоже на монету.

— Мы тоже, верно, можем поставить туда печать, — сказал Понтус.

— Да, но не такую. Он использовал какую-то удивительно странную денежку… Дурак этот Эрнст, он подозрителен, как старый козел!

Они ощупали мешок, ощутили серебряные предметы под своими ладонями и искренне огорчились, что не могут хотя бы взглянуть на них.

Расмус размышлял.

— Знаешь что, — задумчиво сказал он, — можно, разумеется, разрезать мешок снизу, а потом сшить его.

Понтус хихикнул:

— Сдается, эту идею мы продадим Альфредо, так что Эрнст останется со своей свинцовой блямбой…

Магистр Фрёберг постоянно говорил, что есть люди, чьи идеи движут миром, ведут его вперед; должно быть, он имел в виду таких, как Расмус, — Понтус был в этом уверен.

— Знаешь, Расмус, ты вот такой — с идеями, — сказал он. — А я — я такой, который бежит за ножницами и иголкой с нитками.

Так он и сделал. Потом они принялись за работу. С некоторым трудом Расмус разрезал мешок, и когда они вытрясли его содержимое, в погребе фру Андерссон на некоторое время воцарилась благоговейная тишина.

— Елки-палки! — произнес наконец Расмус.