Том 2. Стихотворения и поэмы, 1891–1931 - [57]

Далекие тени былого.

II

Глядя на утесы и выступы скал,

На серые кручи, на эти

Могучие башни, я вдруг проникал

Сквозь мрак пролетевших столетий.

Спускается вечер. До слуха достиг

Ручья однозвучного ропот.

Чу! Снизу долины послышался крик

И конный отрывистый топот.

То мчится к Мангупу испуганный хан,

За ним царедворцы толпою.

Внизу по долинам ложится туман,

Поляны покрыты росою.

Чалма набекрень; отклонившись назад,

Он стиснул зубчатые шпоры.

Далёко в долине остался Албат,

Уж близки Мангупские горы.

Там в тихой долине на гребне горы –

Мангупа зубчатые стены,

Во время осады и смутной поры

Служившие ханам Равенной.

III

Торопит и бьет он нагайкой коня,

Чепрак весь от пыли белеет.

В последних лучах догоравшего дня

Вершина Мангупа алеет.

«Ах, Ваше величество! Царь из царей!

Брат солнца, властитель вселенной!

Могучий и грозный великий Гирей,

Меняйте же лошадь, бежим же скорей

За эти могучие стены!»

Так визирь великий смиренно изрек

Могучему хану Сарая –

А он и не слышит, лишь мчится вперед,

Нагайкой коня погоняя.

IV

Всё тихо. На темных мангупских стенах

Недвижно стоят часовые.

Луна, отражаясь на острых камнях,

Зажгла огоньки золотые.

А замок, окутанный тьмою, молчит,

Не слышно ни звука, ни шума…

Лишь хан у окошка безмолвно стоит,

На дальнее зарево долго глядит

И думает тяжкую думу.

Не спит и глядит он, и думает он,

Сжимая могучие руки:

«Аллах! О, ужели всё это не сон,

Все эти безумные муки?

. . . . . . . . . . . . . . .

VII

Как раненый змий, издыхает Сарай,

Убили его Московиты.

А будет и хуже! Так это и знай –

На эти долины взгляни ты.

Свежа и прекрасна родная страна,

Как гурия рая мила мне.

И будет врагами она сожжена,

И камня не будет на камне.

А после, когда разрешенье пройдет,

Замолкнет Мангуп опустелый, –

Толпа чужеземцев-гяуров придет

Разведать минувшего дело.

И будут безбожно писать на стенах

Свои имена и прозванья.

Бледнеешь! Так хочет великий Аллах –

Я знаю Аллаха желанье.

А дальше что будет – дрожи и внимай:

Сюда губернатор приедет,

И плотно закусит и выпьет здесь чай,

А после со свитой уедет.

Сынам твоим много придется терпеть,

Властитель Сарая богатый,

Твой правнук не будет Сараем владеть,

А только казенной палатой.

И скалы, пока времена пробегут,

Пребудут безмолвны и немы.

Затем – трепещи! здесь поэты пройдут

И вместе напишут поэму.

Затем предрекаю ужасные дни:

Прибудут студенты в отставке.

Поэму обдумывать станут они,

Воссевши на каменной лавке!!

<Июль 1899

Бахчисарай>

«И был туман. И средь тумана…»

И был туман. И средь тумана

Виднелся лес и склоны гор.

И вдруг широкого Лемана

Сверкнул лазоревый простор.

Зеленый остров, парус белый,

«На лоне вод стоит Шильон»,

А горы линиею смелой

Рассекли синий небосклон.

И серебристые туманы

Сползают вниз по склонам гор,

И виноградник, как ковер,

Покрыл весь берег до Лозанны

И мягко складками идет

До самой синей [глади] вод.

<1899>

«Народ – огромный, музыкальный…»

Народ – огромный, музыкальный

И очень сложный инструмент.

Лишь композитор гениальный,

Удачный выбравши момент,

С такою силою могучей

Ударить может по струнам,

Что вырвет целый ряд созвучий

Своим идеям и словам.

Когда же сам он, звуков полный,

Могучей музыкой звучит,

Так кто ж удержит, кто смирит

Его рокочущие волны?

Но вы, хотевшие лишь только,

Когда он сам был звуков полн,

Сдержать напор свободных волн…

<Январь 1900>

Берлин

«Стихи мои! Как вехи прожитого…»

Стихи мои! Как вехи прожитого

Я ставил вас на жизненном пути.

Но я так часто лгал, любуясь формой слова,

Что истину мне трудно в вас найти.

Поэзия так лжет! У каждого искусства

Такой большой запас

Готовых образов для выраженья чувства,

Красивых слов и фраз.

Красивые слова так ластятся, играют,

Послушно и легко ложатся под перо…

<Апрель 1900

Москва>

Отрывок о Тиволи

Фонтаны, аллеи… Запущенный сад…

Развалины старого дома…

Я всё это видел когда-то давно…

Мне всё это с детства знакомо…

Должно быть из сказок, наивно-простых,

Украшенных мыслью немецкой,

Которые в жизни цветут только раз

На почве фантазии детской.

И тают, как снежный узор на стекле,

При первом дыхании мысли…

В аллеях зеленый сырой полумрак,

Пушистые ветви нависли.

Горячий, трепещущий солнечный луч

Пробился сквозь ветви платана…

Блестя в темноте, и поет и звенит

Холодная струйка фонтана.

Зацветшие мраморы старых террас,

Разросшийся плющ на пороге…

В таинственных гротах одетые мхом

Забытые, старые боги…

Везде изваяния лилий – гербы

Фамилии д’Эсте старинной.

В развалинах весь восемнадцатый век:

Манерный, кокетливый, чинный,

Век фижем и мушек, Ватто и Буше,

Причудливый век превращений…

В сыром полумраке зеленых аллей

Скользят грациозные тени…

Чуть слышно атласные платья шуршат…

Со шпагой, изящен и ловок,

Идет кавалер – и мутятся ряды

Напудренных белых головок…

Проносится легкий, кокетливый смех

По дальним извивам дорожки…

По мраморным плитам широких террас

Скользят чьи-то белые ножки…

О, бедные ножки прекрасных принцесс,

Ласкавшие старые плиты!

Давно уж великой народной волной

Вы сломаны, стерты и смыты…

Другая эпоха – другой колорит:

Суровый, как бронзы Гиберти.

Ряды кипарисов и синих олив –

Печальные символы смерти.

Спокойно и тихо… Фундаменты стен.

Всё срыто, разрушено, голо…

И только горячее солнце палит

Цветные мозаики пола…

<До 20 января 1901>

«Под небом Италии вы рождены…»