Том 2. Стихотворения, 1961–1972 - [8]

периоды. И эры. И века.

Как эта вязка нелегка!

Как руки ободрали нам канаты!

Но все же вяжем! Надо, значит, надо.

А — надо.

МНОГОВАРИАНТНОСТЬ ИСТОРИИ

Туповатые лица этрусков…

В исторической

                               ходе

                                           утруски

этих вытрясли. Целый народ.

Сколько было, а словно и не было.

Нет, не пощадило их небо,

а могло бы — и наоборот.

Если б дрогнули римские рати,

левый фланг или правый фланг,

а не потрудилися ради

скоротечных и вечных благ —

в туповатых этрусских ликах,

никому не известных никак,

узнавали бы лица великих

мудрецов,

знаменитых всяк.

Потому не за страх, а за совесть

укрепляй обороноспособность,

деловито ли, воровато,

но старайся, покуда живой,

чтоб из множества вариантов

отобрала история твой.

«Пришла пора, брады уставя…»

Пришла пора, брады уставя,

о новом рассудить уставе,

а если ныне кто без брад,

того я также слушать рад.

Старинное названье «Дума»

и слово новое «Совет»,

где всяк, кто не дурак, не дура,

обязан подавать совет.

Восстановим значенье слов,

в Стране Советов — власть советову,

обдуманно начав для этого

дискриминацию ослов.

ПЕРЕСУД

Ворошат слежавшиеся вороха. Уже

с лженаук, к примеру, с астрологии

отдирают ту приставку «лже»,

что клеймила их столетья многие.

Перепромывают горы руд,

что считались тыщу лет промытыми.

Ярлыки меняют над забытыми:

может, врут?

Пересматривают все дела,

даже дело Каина и Авеля.

Сажа — допускают — вдруг бела?

Может — очернили и охаяли.

Всякий суд идет на пересуд.

Всякую концепцию трясут.

Кается, и топчется, и мечется,

и отмыться хочет человечество.

ЗАКОННЫЕ ТРЕБОВАНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Недоспало, недоело,

недобрало свое

                               людье,

а теперь ему надоело.

Подавайте ему житье.

Подавайте ему отдельное.

Подавайте ему скоромное.

Эти требования — дельные,

эти просьбы — законные, скромные.

Человечество — нечеловеческое

совершило,

                       весь род людей.

Просьбы выполнило отеческие

и философов и вождей.

Отработали все авралы

и устали их одобрять.

Человечество недобрало.

А теперь желает добрать.

ПОЛЕЗНОЕ ДЕЛО

Впервые в людской истории

У каждого есть история.

История личная эта

Называется — анкета.

Как Плутарх за Солона,

Описываешь сам

И материнское лоно,

И дальнейший взлет к небесам.

Берешь этот листочек,

Где все меньше вопросов,

И тонкие линии точек

Покрываешь словами.

Ежели в грядущем

Человечество соскучится,

Оно прочитает

Твои ответы,

А ежели в грядущем

Человечество озябнет,

Оно истопит

Анкетами печку.

«Что за необычная зима!..»

Что за необычная зима!

Все провозглашенные морозы

не коснулись ни стиха, ни прозы,

не вошли в семейства и дома

Кошки не хотят ловить мышей —

в мировой истории впервые.

Не пугают больше малышей,

не желают больше —

                              домовые.

Злые псы — теперь не злые псы,

и дощечка на заборе

вывешена для красы,

уберут ее, наверно, вскоре.

На турнирах в шахматы и шашки

все теперь играют в поддавки.

И пришли из рая ходоки,

чтобы наши перенять замашки.

«Жалко молодого президента…»

Жалко молодого президента:

пуля в лоб. Какая чепуха!

И супругу, ту, что разодета

Пуля в лоб — и все. А был красивый

И — богатый. И счастливый был.

За вниманье говорил спасибо.

Сдерживал свой офицерский пыл.

Стала сиротою Кэролайн,

девочка, дошкольница, малютка.

Всем властителям, всем королям

страшен черт: так, как его малюют.

Стала молодой вдовой Жаклин

Белый Дом меняет квартиранта.

Полумира властелин

упокоен крепко, аккуратно.

Компасная стрелка снова мечется

меж делений мира и войны.

Выигрыш случайный человечества

промотали сукины сыны.

«Все было на авосе…»

Все было на авосе.

Авось был на небосе.

Все было оторви да брось.

Я уговаривал себя: не бойся.

Не в первый раз вывозит на авось.

Полуторки и те с дорог исчезли,

телеги только в лирике везут,

авось с небосем да кабы да если,

спасибо, безотказные, везут.

Пора включить их в перечень ресурсов,

я в этом не увижу пережим —

пока за рубежом дрожат, трясутся,

мы говорим: «Авось!» — и не дрожим.

«Единогласные голосования…»

Единогласные голосования,

и терпеливые колесования

голосовавших не едино,

и непочтенные седины,

и сочетание бесстрашия

на поле битвы

с воздетыми, как для молитвы,

очами (пламенно бесстыжие),

с речами (якобы душевные),

и быстренькие удушения

инаковыглядящих, инако

глядящих, слышащих и дышащих.

В бою бесстрашие, однако,

готовность хоть на пулеметы,

хоть с парашютом

не сопрягается, не вяжется,

не осмысляется, не веруется.

Еще нескоро слово скажется

о том, как это дело делается.

СЫН НЕГОДЯЯ

Дети — это лишний шанс. Второй —

данный человеку богом.

Скажем, возвращается домой

негодяй, подлец.

В дому убогом

или в мраморном дворце —

мальчик повисает на отце.

Обнимают слабые ручонки

мощный и дебелый стан.

Кажется, что слабая речонка

всей душой впадает в океан.

Я смотрю. Во все глаза гляжу —

очень много сходства нахожу.

Говорят, что дети повторяют

многие отцовские черты.

Повторяют! Но — и растворяют

в реках нежности и чистоты!

Гладит по головке негодяй

ни о чем не знающего сына.

Ласковый отцовский нагоняй

излагает сдержанно и сильно:

— Не воруй,

не лги

и не дерись.

Чистыми руками не берись

за предметы грязные.

По городу

ходит грязь.

Зараза — тоже есть.

Береги, сыночек, честь.

Береги, покуда есть.

Береги ее, сыночек, смолоду.