Том 2. Семидесятые - [52]
А насколько возрос уровень культуры! Каких горожан раньше интересовали вопросы зимовки скота, заготовки кормов? А сейчас люди поднимаются до требования соблюдать культуру животноводства, просят, умоляют укрепить дисциплину в животноводческих комплексах. Особо интересуются сроками убоя крупных рогатых животных.
Каких горожан интересовало, будет нынче урожай или нет, а сейчас многие спрашивают, что уродило, что не уродило, сколько засеяно гречихи и где именно она растет.
Мы читаем письма и радуемся многообразию ваших вопросов. Хочется надеяться, что читатели радуются многообразию наших ответов.
Не троньте
Товарищи, не надо меня выгонять: будет большой шум. Клянусь вам. Меня вообще трогать не надо: я такое поднимаю – вам всем противно будет. Те, кто меня знает, уже не препятствуют. Очень большая вонища и противный визг. Так у меня голос нормальный, но если недодать чего-нибудь... Ой, лучше мне все додать... Клянусь вам. И походка вроде нормальная, но если дотронуться... Ой, лучше не трогать, клянусь. Держитесь подальше, радуйтесь, что молчу... Есть такие животные. Его тронешь, он повернется и струей дает. Тоже с сумками.
Я как замечу, кто на меня с отвращением смотрит, – все, значит, знает. Клянусь! А что делать? Зато все – по государственной, и с гостями тихий, хотя от ругани акцент остается. А что делать? Всюду все есть, и всюду все надо добыть. Есть такое, а есть такое. Цемент есть для всех, а есть не для всех – очень быстросхватывающий. И колбаса есть отдельная, а есть совершенно отдельная – в отдельном цеху, на отдельном заводе, для отдельных товарищей. Огурец нестандартный, обкомовский... Только каждый на своем сидит, не выпускает. Тянешь из-под него тихонько – отдай! Что ж ты на нем сидишь? Отдай потихоньку. Дай попользуюсь. Да дай ты, клянусь, отдай быстрей. Брось! Отпусти второй конец! Отпусти рубероид! И трубу три четверти дюйма со сгоном для стояка... Отпусти второй конец, запотел уже.
Главное, разыскать. А там полдела. В склад бросишься, дверь закроешь, там – как свинья в мешке, визг, борьба, и тянешь на себя. Глаза горят, зубы оскалены – ну волк степной, убийственный. И все время взвинченный. Все время – это значит всегда. Это значит с утра до вечера! Готов вцепиться во что угодно. Время и место значения не имеют.
В трамвае попросят передать, так обернусь: «Га?! Ты чего?» Бандит, убийца, каторжник. Зато теперь между ногами пролезет, а не передаст.
Руки такие потные, противные. Пожму – он полчаса об штаны вытирает. Зато теперь, чтоб не пожать, все подпишет. Взгляд насупленный, щеки черные, и ругань вот здесь уже, в горле. Я ее только зубами придерживаю. «Га?! Ты чего?!» Рявкнул и сам вздрагиваю. Прямо злоба по ногам. Дай все, что себе оставил. Как – нет? Что, совсем нет? Вообще нет? Абсолютно нет? Есть. Чуть-чуть есть. И – от греха. И дверную рукоятку под хрусталь с отливом, и коврик кухонный с ворсой на мездре.
Я бегу со склада – кровь за мной так и тянется. То я барашка свежего – по государственной. Только что преставили. Еще с воротником. Такой след кровавый до кастрюли тянется. И быстро булькает. Потому что не газ дворовый, а ацетилен с кислородом – мамонта вскипятят. И в розетке чистые двести двадцать. Не туберкулезные сто девяносто, как у всех, а двести двадцать, один в один. И все приборчики тиком таком. Ровно в двенадцать этот рубанет, тот вспылит, этот включится, тот шарахнет и маленький с-под стола «Маячка» заиграет.
Машина стиральная – камнедробилка. Кровать перегрызет. Потому что – орудийная сталь. Всю квартиру только военные заводы обставляли. Мясорубку вчетвером держим. На твердом топливе. Такой грохот стоит! Зато – в пыль. Кости, черепа. Не разбирает. И сервант со смотровой щелью – двенадцатидюймовая сталь корабельная. Лебедкой оттягиваем, чтоб крупу достать. Дверь наружная на клинкетах. Поди ограбь! Ну, поди! Если при подходе не подорвешься на Малой Лесной, угол Цыплакова, значит, от газа дуба дашь в районе видимости. То есть ворота видишь и мучаешься. Это еще до Султана пятьсот метров, а он знает, куда вцепиться, я ему на себе показывал.
А как из ворот выходим всей семьей с кошелками... Все!.. Сухумский виварий! То есть – дикие слоны! Тяжело идем. Пять человек, а земля вздыхает...
Ребенок рот откроет – полгастронома сдувает. Потому что – матом и неожиданно. Ребенок крошечный, как чекушка, а матом – и неожиданно. Грузчик бакалейный фиолетовый врассыпную. Такую полосу ребенок за кулисы прокладывает...
Средненький по врачам перетряхивает. Зубчики у всех легированные, дужки амбарных замков перекусывают, хотя на бюллетене, – сколько захотим. И в санаторий – как домой. Только мы пятеро в настоящем радоне, остальная тысяча уже давно в бадусане лечится.
Старшенький – по промтоварам. Все, что на валюту, за рубли берет. Ну, конечно, с криком: «Чем рубль хуже фунта стерлингов?!» Прикидывается козлом по политической линии. Борец за большое. А дашь маленькое – замолкает на время. Шнурка своего нет. Все чужое! Гордится страшно, подонок.
Жена с базара напряжение не снимает. Конечно, тоже с криками: «Милиция!», «Прокуратура!», «Где справка от СЭС?» – сливы на пол трясет...
В эту, пятую, книгу вошли трактатики, написанные после 2000 года.Автор.
В сборник вошли: Послушайте; Посидим; Портрет; Воскресный день; Помолодеть! ; Начальное образование; Кочегаров; День; Везучий и невезучий; Куда толкать? ; В век техники; Берегите бюрократов; Когда нужны герои; Участковый врач; В магазине; Вы еще не слышали наш ансамбль; Что охраняешь, товарищ? ; Нормально, Григорий. Отлично, Константин. ; Собрание на ликеро-водочном заводе; Сосредоточенные размышления; Полезные советы; Доктор, умоляю; Колебаний у меня нет; О воспитании; Давайте сопротивляться; Каждый свой ответ надо обдумывать; Дефицит; В греческом зале; Для вас, женщины; Ранняя пташка; Темные проблемы светлой головы; Холодно; Если бы бросил; Ненаписанное письмо; Твой; Ваше здоровье; Фантаст; Алло, вы меня вызывали? ; Специалист; Он таким не был; Он – наше чудо; Тараканьи бега; Довели; Нюансы; Сбитень варим; Ночью; Женский язык; Дай ручку, внучек; Я прошу мои белые ночи; Ставь птицу; Обнимемся, братья; Нашим женщинам; Давайте объединим наши праздники; Как делается телевидение; О дефиците; За все – спасибо; Автобиография; Карта мира; Как шутят в Одессе; Двадцатый век; Монолог мусоропровода; Диалоги директора; Так жить нельзя; Как это делается (опыт политической сатиры);.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Жванецкий: "Зачем нужно собрание сочинений? Чтобы быть похожим на других писателей. Я бы, может, и ограничился магнитофонными записями, которые есть у людей, либо видеоматериалами. Но все время идет спор и у писателей со мной, и у меня внутри – кто я? Хотя это и бессмысленный спор, все-таки я разрешу его для себя: в основе того, что я делаю на сцене, лежит написанное. Я не импровизирую там. Значит, это написанное должно быть опубликовано. Писатель я или не писатель – не знаю сам. Решил издать все это в виде собрания сочинений, пять небольших томиков под названием «Собрание произведений».
Михаил Михайлович Жванецкий родился и вырос в солнечной Одессе, и каждый год он проводит в своем родном городе несколько месяцев. Теплом и светом Одессы автор щедро делится с нами. В этом сборнике его незабываемые «Авас», «В Греческом зале», «Одесский пароход», «Собрание на ликеро-водочном заводе», «Свадьба на сто семьдесят человек», «Консерватория», «Нормально, Григорий! Отлично, Константин!» и еще много широко известных произведений. Он гений, феномен, создатель не имеющего аналогов ни в литературе, ни на сцене жанра – «Жванецкий». Существует мнение, что Жванецкий – своеобразный поэт.
Читая Жванецкого, слышишь его голос, и легко представить себе, как Михаил Михайлович выходит на сцену, вынимает из портфеля стопку страничек и читает их в своей оригинальной манере: с паузами и акцентами на отдельных словах. Но когда мы сами читаем его тексты, нам открывается иная глубина знакомых фраз и многовариантность их понимания.Юмор – самая притягательная грань таланта Жванецкого.Его смех – покрова вечных вопросов и горьких истин, над которыми человек не может не задумываться. Ведь все, о чем пишет и говорит маэстро Жванецкий, – то наша жизнь.
Михаил Жванецкий: "Зачем нужно собрание сочинений? Чтобы быть похожим на других писателей. Я бы, может, и ограничился магнитофонными записями, которые есть у людей, либо видеоматериалами. Но все время идет спор и у писателей со мной, и у меня внутри – кто я? Хотя это и бессмысленный спор, все-таки я разрешу его для себя: в основе того, что я делаю на сцене, лежит написанное. Я не импровизирую там. Значит, это написанное должно быть опубликовано. Писатель я или не писатель – не знаю сам. Решил издать все это в виде собрания сочинений, пять небольших томиков под названием «Собрание произведений».
Пятый, дополнительный том к Собранию произведений Михаила Жванецкого не ограничивается, как четыре предшествующих («Шестидесятые», «Семидесятые», «Восьмидесятые», «Девяностые»), одним десятилетием, а претендует на большее – «Двадцать первый век».Претензия оправданная: с новым веком Жванецкий преодолел самый, возможно, трудный перевал – собственную невероятную, почти фольклорную магнитофонно-телевизионную известность. Прежние его тексты, все наперечет, помнятся на слух, просятся на язык. Большинство же монологов нового века читателю Жванецкого впервые придется не услышать, а действительно прочесть.