Том 2. Проза и драматургия - [22]

— Разрешите выполнять приказание?

— Давайте, подполковник, давайте, но лихо, лихо выходите, ошеломите противника. И не напарывайтесь на пушки. С Богом!

Танки стали откатываться назад, Шурик развернул машину, и мы снова очутились на опушке.

— Да, — сказал генералу Шурик, решивший тоже покритиковать танковые войска, — у нас подпасок коров быстрей в поле выгоняет!

— Да вы понимаете, что вы говорите? — вдруг взорвался Дулов. — Машины шли почти на предельной скорости! А я требую с них, чтобы они шли в атаку на предельной! Вот в этом вопрос.

— Ясно, товарищ генерал! — сказал мрачно Шурик.

Генерал перегнулся через сиденье, повернулся ко мне.

— Ты не сердит на меня, ефрейтор, что я тебя так неожиданно привлек в союзники? Не сердись. Наша работа ужасна. Мир, солнце светит над пасторальными пейзажами, а мы должны с тобой требовать от людей таких действий, при которых они могут выжить. На войне. Где и солнца-то нет… один дым… У нас есть связь с командующим?

Связь с командующим была. Я работал один за двоих.

…Противотанковая пушка, новая, с длинным стволом, выстрелила нам прямо в кузов. Метров с двух. Может быть, с двух с половиной. Не больше. Мне-то повезло, я работал, сидел в головных телефонах. Связь была ужаснейшей. Где-то за десятки километров мчался на бронетранспортере мой Вовик, его, видимо, здорово трясло, потому что ключ у него беспрерывно замыкал и ни черта не поймешь! Я старался изо всех сил. Машина наша стояла на обочине дороги в самой гуще боя. Рядом корежили землю артиллерийские тягачи, надрывались моторы, кричали сержанты, тут же два танка вытаскивали из болота перевернувшийся грузовик, за позициями пылали бочки с бензином, имитируя только что произошедший атомный взрыв, и вдобавок ко всему начальник химической подготовки дивизии полковник Гуськов гонял везде и всюду на своем вездеходе и подбрасывал в самую гущу работающих, в палатки, в блиндажи свои любимые шашки с газом, по-молодецки при этом выкрикивая: внимание, газы!

Мне-то повезло, я сидел в головных телефонах и работал, а сержант Леша Винокуров возился с документацией. Из чащи леса вдруг, откуда ни возьмись, выскочили шесть плавающих танков и открыли беглый огонь по всему этому бедламу. Артиллеристы стали страшными голосами кричать свои команды, разворачивать орудия, палить в упор по плавающим танкам. Наводчик орудия, которое стояло рядом с нами, не довернул какую-то ручку, пушка выстрелила прямо в кузов машины. Здесь наш газик содрогнулся, я ничего не понял, только увидел, что Леша сел на корточки, держится за уши, и сквозь пальцы у него льется кровь и течет по гимнастерке между значками. Я сорвал с головы телефоны, в которых надрывался передатчик Вовика, кинулся к сержанту. Я ничего не мог ни спросить, ни услышать — вокруг отчаянно стреляли танки и обороняющиеся пушки, ревели десятки моторов. У Леши ушами шла кровь. Я кинулся в окоп, вытащил оттуда спящего Шурика, который мог спать при любых обстоятельствах. Лавируя между сражающимися, он отвез Лешу в медсанбат, благо он находился недалеко. И я остался единственным радистом, обслуживающим генерала Дулова, главного «посредника» между сражающимися сторонами…

Через час после знакомства с подполковником Мурадяном мы уже стояли у стратегического моста, которым увенчивалась прелестная карельская деревушка. Я получил информацию о том, что передовые части наступающих прорвали оборону противника и скоро будут здесь. Шурик, генерал Дулов и я — очень странное и невозможное в настоящей войне подразделение. Мы — «посредники», то есть те, кто не участвует в войне, но диктует ее условия.

Авангард наступающих — плавающие танки и плавающие транспортеры, — ни на секунду не останавливаясь, ринулся в воду и под ужасную стрельбу обороняющейся стороны ворвался в тихую нашу деревеньку, поливая, в свою очередь, из пушек и пулеметов отступающие войска. К мосту подтянулись главные силы наступления. Но на мост въехать никто не смог: там, широко расставив ноги, стоял со своей знаменитой палкой генерал Дулов. К нему подъехал танк, оттуда высунулся чумазый водитель и лихо попросил:

— Посторонитесь, товарищ генерал, не дай Бог, зашибем!

На это Дулов властно поднял в воздух руку и громко сказал:

— Мост взорван!

Вот тебе и раз! Водитель дал задний ход, колонна попятилась от моста, который сейчас бы переехать — милое дело. А там уж давай любую вводную — «атомный взрыв» или «газы» или еще что. Побрызгаем вокруг водичкой, противогазы наденем, проползем что надо — ерунда. А вот «мост взорван» — дело похуже. В воду лезть нужно!

К берегу подошли три танка. Подтянулась пехота. Река маленькая, но немереная, так что неизвестно, как дело обернется. Вдруг там бочаг на дне или яма какая? Переезжать речку можно только в двух местах — справа от моста и слева. Справа въезд хороший, но выезда никакого: возле большого, двухэтажного, как и у всех северян, дома в землю врыты какие-то огромные столбы, вроде бы здесь строили да бросили строить фундамент большого универмага или сваи торчат недостроенного пирса для океанских судов. Танки, конечно, на этих бревнах, врытых, видно, глубоко в землю, сядут моментально. Поэтому решено ехать слева. Шурик вывел машину на самый мост — все равно взорванный, никто не проедет, — и мы наблюдаем все события с прекрасной верхней точки.