Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу - [110]

Работал; но очень мало.

7. «Володя, ты поступил бы служить в полицию: там очень выгодно служить» – и начала рассказывать, сколько получал Иван Ильич, сколько получают даже на таких должностях, которые даются с первого раза, лишь бы только понравиться начальству: – «Поступи в полицию, Володя, ей-богу, поступи». – Но когда я растолковал ей, поняла: – «Разумеется, Володя, это нехорошо. Я посоветовала тебе потому, что не думала, хорошо ли это».

Добряк Черкасов очень далек от мысли, что деньги были мои. Он воображает, что я столько же злобствую на него, как он презирает меня.

Работа идет плохо. Потому вздумал было просить Ликаонского переселиться к нам. – «Это зачем?» – «Я переселился бы на эти дни в город. Приезжал бы к вам только обедать. Бросить Анюту одну – жалко. Читать не привыкла; знакомых здесь еще нет, и кажется, что кругом нас все дрянь, с которою не надобно знакомиться». – «Вздумано умно, Левицкий». – «Почему же не умно?» – «Будь у нее не такие привычки, моя добродетель, как ты называешь, не подвергалась бы опасности; но она имеет привычки легкомысленного общества; без намерения она взволнует и сама увлечется». – «Вздор, Ликаонский». – Но он остался при своем.

8. Черкасов уехал. – У Илатонцева остается только на 5 тысяч акций. Завтра надеется продать и эти.

9. Еще дня три работать, как ныне, и статья будет кончена.

10. То же, порядочно работал.

11. Ликаонский начинает убеждаться, что Анюта рассудительна.

12. Переехал к нам на два дня, которые остаются до его отъезда.

13. Работал очень мало, так же как и вчера. Почти все время было занято разговорами с Ликаонским. Этот человек не изменит делу.

14. Мой добрый, мой милый друг! Когда я обниму тебя вновь? Ни он, ни я, мы не ожидали от себя, что так расчувствуемся.

15. Илатонцев продал свои последние акции. Подвел итог. На 350 тысячах потерял около восьми с половиною. Рад, что отделался так дешево. – «Без вас до сих пор оставался бы в этом ослеплении и, может быть, заложил бы другое поместье, чтобы приобрести еще побольше этих сокровищ» и т. д. В самом деле, я тогда только дивился, что человек неглупый мог быть обольщен подобными шарлатанствами. – «Но по крайней мере ваши намерения были благородные». – «И с благородными своими намерениями я запутался бы так, что не только мне с детьми, даже и крестьянам пришлось бы очень плохо». – «Полноте, так или иначе, вы успели бы вовремя понять, что эти бумаги должны потерять всякую цену». – «Бог знает, понял ли бы вовремя». – Не только благородный, но и скромный человек. Не скрывает от самого себя, как упорно было его заблуждение. Это редкое достоинство. – Начинает беспокоиться о том, что дочь долго не едет.

– «Скучаешь теперь, Анюта? Все мои приятели уехали. – ты совершенно одна, когда я работаю». – «Что же делать, Володя, когда тебе надобно работать? – Поскучаю, так и быть. А потом найду прежних своих знакомых; будут и новые». – Надобно желать, чтобы новые были лучше прежних. Когда я растолковал, она согласилась: – «Когда так, Володя, то я и не хочу искать прежних своих знакомых. Я не думала какие они люди». – С каждым днем она больше радует меня: легко понимает все.

16. Три часа ночи. Кончил. Теперь опять весь принадлежу тебе, моя милая.

17. Волгин был в городе и дома. Узнал меня. Поэтому тут же принялся просматривать статью. Прочел несколько страниц, перевернул, пробежал последние страницы: – «Мне было сказано одним человеком, который редко ошибается в людях, что вы должно быть человек замечательного ума» и т. д. – Потом я спросил, кто же это рекомендовал меня ему? – «Ах, это после, когда побольше познакомимся». – Просил посидеть, поговорить. Сам говорил мало; все заставлял говорить меня. Оставил обедать. Продержал до восьмого часа. – «Ну, теперь простимся, Владимир Алексеич. Будут приходить за корректурами, надобно читать. С другими я не говорю так. Но вы видите, что внушаете мне расположение, стало быть, нечего церемониться. Завтра поутру приходите опять. Надобно получше узнать вас. Писать можете, это видно было по первой же странице статьи. Но надобно узнать вас получше».

Я был уверен, что мы сойдемся. Но это превосходит мои ожидания.

Милая Анюта! – Ты обеспечена от нужды! Никогда не обнимал я ее с такою страстью, как в этом избытке счастья.

18. С десяти часов до четырех сидел у Волгина. – «Ну, теперь надобно мне ехать на дачу. Поедемте». – Я сказал, что должен был отправиться на урок. – «Ну, так оттуда приезжайте к нам». – Я сказал, что не могу. – «Ну, почему?» Он смотрит на жизнь так строго, что я не решился сказать ему об Анюте; я сказал, что один из моих друзей, Ликаонский, уезжает, и я хочу побольше быть вместе с ним. – «Ну, так до послезавтра, Владимир Алексеич. Послезавтра опять буду в городе. Поговорим еще. Поговорим еще. А впрочем, могу сказать вам и теперь: пишите о чем хотите, сколько хотите, как сам знаете. Толковать с вами нечего. Достаточно видел, что вы правильно понимаете вещи». – После вчерашнего я не мог сомневаться, что кажусь ему хорошим сотрудником. Но эти слова удивили меня: – «Вы предоставляете мне полную волю в журнале?» – «А разве были бы вы очень нужны мне, если б не так? – Сотрудников, которых надобно водить на помочах, можно иметь, пожалуй, хоть сотню; да что в них пользы? Пересматривай, поправляй. – такая скука, что легче писать самому». – «Вы не будете просматривать моих статей?» – «А что будет в них любопытного? Признаться вам сказать, не буду читать и напечатанных, не только до напечатания. И без того приходится читать слишком много пустяков. – ха, ха, ха! – Благодарите за комплимент». – «Но я могу делать ошибки». – «А, ну вас и с вашими ошибками! Только время теряю с вами – ха, ха, ха! Ну, прощайте. Приходите послезавтра. Поговорим еще, хоть не о чем».