Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу - [112]

– Страшно, если так. – сказал я.

– Ничего особенно страшного. – мелочь. Характер администрации зависит главным образом от общего характера национального устройства. Другие влияния ничтожны перед этим. Кому выгодно быть хорошим, тот немного. – очень немного получше; кому нет выгоды быть хорошим, немного похуже. – очень немного. Дурные администраторы очень немногим хуже хороших своих товарищей по времени и месту. В сущности, все это мелочь и вздор. Все вздор перед общим характером национального устройства. Выгоды будет очень мало, и убыток не велик, так поставлен вопрос.

Пустое дело. Пустое. И сколько времени наше общество будет забывать обо всем другом из-за хлопот об этом мелком деле, понимаемом только в пустейшем его смысле! – Но вот, положим, дохлопотались, устроили и навосхищались досыта, что бывшие крепостные освобождены и возблагоденствуют. Можно обществу приняться за что-нибудь другое. Что дальше на очереди? – Суд присяжных. Тоже важная вещь, когда находится не под влиянием такого общего национального устройства, при котором никакие судебные формы не могут действовать много хуже суда присяжных! – Великая важность он сам по себе. – Был ли он в Англии при Тюдорах и Стюартах? Чему он мешал? – Был ли он во Франции при Наполеоне I? – Чему мешал? – Существует ли во Франции теперь? – Чему мешает? Какие судебные формы могут иметь какую-нибудь серьезную важность, пока общий характер национального устройства не охраняет правду и защитников ее? – Все вздор.

Две мелочи – вот вся программа хлопот и восторгов русского общества на довольно долгое время. – если не случится ничего особенного; а ничего особенного пока еще не предвидится. Пустота. – бессмыслие пустоты, бессилие бессмыслия.

Общество не хочет думать ни о чем, кроме пустяков. Общество не может допустить литературы, которая была бы противна его расположению… Оно не может допустить, чтобы литература занималась не пустяками, когда оно хочет заниматься только пустяками. Пока настроение общества не изменится, литература обречена оставаться пустою, мелочною, презренною, как теперь. Он сам пишет только вздор, и я стал бы писать только о пустяках. А между тем мой голос звучал бы диссонансом в усладительном концерте русских либералов. Общее мнение нашло бы, что я мешаю концерту. Оно было бы совершенно право. Я мешал бы. Прочь того, кто мешает. Я буду чужой, ненавистный; – прочь негодяя. – Эта перспектива, думает он, не страшна мне; молодые люди безрассудны и воображают свое безрассудство гражданскою доблестью. Оно глупость, больше ничего.

– Какую пользу принесу я, начав писать? Что выскажу, что разъясню? – Невозможно ясно писать о том, что ненавистно обществу. Всякая серьезная мысль ненавистна ему. Как я ни бейся, как ни изворачивайся, я буду писать только темные мелочи о мелочах. Умно ли мне губить себя из-за такого вздора? Позволяет ли ему совесть допустить, чтобы я губил себя из-за такого вздора?

Нет. Если б я был не такой человек, пусть бы я губил себя, как мне угодно: пьянством ли, картежничеством ли, воровством ли, все равно, чем мне было б угодно. Он сказал бы: «А черт с тобою, кому ты нужен. – пропадай, когда нравится». Так он сказал бы, все равно, и про мое желание бить лбом в стену: «Черт с тобою, пиши, когда тебе угодно предпочесть пьянству этот путь к погибели». Но он не может сказать «черт с тобою, пропадай». - потому что я не такой человек, погибель которого не была бы особенною потерею для общества, или. – если мне угодно думать: «А черт с ним, с обществом», то он может выразиться правильнее: я пригожусь народу. О народе я не скажу, вероятно: «Черт с ним и с его надобностями»?

Придет серьезное время. Когда? – Я молод, потому для допроса обо мне все равно, когда оно придет: во всяком случае, оно застанет меня еще в полном цвете сил, если я сберегу себя. Как придет? – Как пришла маленькая передряга Крымской войны; – без наших забот, пусть не хлопочу: никакими хлопотами ни оттянешь, ни ускоришь вскрытие Невы. Как придет? – Мы говорим о времени силы, – сильна только сила природы:

По воздуху вихорь свободно шумит;

Кто знает, откуда и как он летит?

Шансы будущего различны. Какой из них осуществится? – Не все ли равно? – Угодно мне слышать его личное предположение о том, какой шанс вероятнее других? – разочарование общества и от разочарования новое либеральничанье в новом вкусе. – по-прежнему мелкое, презренное, отвратительное для всякого умного человека с каким бы то ни было образом мыслей. – для умного радикала такое же отвратительное, как для умного консерватора. – пустое, сплетническое, трусливое, подлое и глупое. – и будет развиваться, развиваться. – все подло и трусливо, пока где-нибудь в Европе, – вероятнее всего во Франции, не подымется буря и не пойдет по остальной Европе, как было в 1848 году.

В 1830 году буря прошумела только по Западной Германии; в 1848 году захватила Вену и Берлин. Судя по этому, надобно думать, что в следующий раз захватит Петербург и Москву.

Верно ли это? – Верного тут ничего нет; только вероятно. Отрадна ли такая вероятность? По его мнению, хорошего тут нет ровно ничего. Чем ровнее и спокойнее ход улучшений, тем лучше. Это общий закон природы: данное количество силы производит наибольшее количество движения, когда действует ровно и постоянно; действие толчками и скачками менее экономно. Политическая экономия раскрыла, что эта истина точно так же непреложна и в общественной жизни. Следует желать, чтобы все обошлось у нас тихо, мирно. Чем спокойнее, тем лучше.