Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы - [60]

Орлов встал и, медленно подойдя к Марине, положил ей руку на плечо.

— И ты, Марина, любишь Себя, но совсем по-иному, конечно, совсем по-иному. Например, страшную черную точку внутри себя — ведь любишь?.. А я, Марина, от Себя далеко ушел, а ты все-таки к Себе идешь, пусть и к жуткой. Но я, Марина, не у Себя, далеко, далеко, и никаким языком этого не выразишь.

И он отошел от Марины.

У нее вдруг побежали слезы — внезапные, живые.

— Я знаю, знаю, — сказала она, — и как же?

— Ко мне нельзя испытывать, — холодно ответил он, — любовь или ненависть и так далее, все человеческое… Ко мне можно испытывать нечто иное… — по его лицу прошла молния… но чего? Другого сознания, духовного огня, света, тьмы — было непонятно.

Марина вдруг встала.

— К вам можно испытывать тоску. Запредельную тоску.

— Это уже ближе к истине, — усмехнулся Орлов. Не обо мне тосковать, конечно, а я могу вызывать некую притягивающую, запредельную тоску? Так тебя понимать?

Марина кивнула головой.

— Да. Вы, кстати, Марина, при мне становитесь еще более дальней. Смотрите, не потеряйтесь.

Марина опять села на стул в какой-то растерянности, точно не знала, что с собой делать.

— Вы ушли от своего вечного Я, — тихо сказала она, — от Абсолютной Реальности в какую-то иную бесконечность…

— Что вы, плачете, Марина? — спокойно спросил Орлов. — Вот уж не ожидал от вас. Нельзя же в конце концов так реагировать на то, что лежит за пределом мира людей. Вы это сами отлично знаете… Как велика все-таки слабость у человеков. Как они слабы… Надо же… И все потому, что считают себя смертными, — искренне удивился Орлов. — Ну, Таня, понятно, она сверхнежная, но и она, кажется, пока не плачет… а вы-то что?.. Значит, и вы немного… что-то осталось, Марина… да?.. от прошлого, от человеческого?.. Что ж, бывает, бывает…

И он с неуклюжей симпатией, видимо, с трудом заставляя себя проявлять «человеческое», подошел и слегка похлопал Марину по руке.

Потом медленно сел в свое кресло.

— Значит, все-таки жизнь, существование? Да?.. Ну вот посмотрите все трое, и вы, Павел, очнитесь, взгляните на эту пустую тарелочку посередине стола… Так… А что вы теперь видите?

Сначала в пространство вошло что-то незнаемое, а далее… все оцепенели от ужаса.

— Правильно. Голову. Пока овечью. Отрезанную. В крови. Браво!.. Ну что, жалеете?!. Глазки у овечки беспомощно прикрыты…

Безмолвие было ответом.

— Можно ее поджарить… Видите ее?.. А теперь видите?.. Нет! Окровавленная голова исчезла. Так и этот мир. Он есть, и его нет.

— Да-а-а, — наконец медленно протянула Таня, покрытая поˆтом.

— А что? Чувствуете себя неловко? Вот следы крови остались на скатерти… Но это же сущая ерунда, Танечка… В древности, так сказать, квалифицированные младенцы знали, когда это вызывается. Я же не сотворил эту голову из воздуха… Но и ваше сознание в этом участвует. Вы тоже в некотором роде адепты… Кстати, даже когда вы спите — никакого мира для вас нет. Он исчез, пока вы не проснетесь.

Орлов взглянул на Таню.

— Значит, головка больно жалкая была… отрезанная… Это потому, что в вас жалость есть…

— Но вы нас не жалеете, Григорий Дмитриевич! — выпалил Павел.

— Нет, это неправда. Жесткость сейчас стала гораздо более человеческой чертой, чем жалость, но все это ниже моего восприятия… А я вас, кстати, жалею, хотя мне это не очень свойственно. Но что делать, — добродушно вздохнул Орлов, — с кем поведешься, от того и наберешься… Я, например, легко мог бы вам продемонстрировать иную картину… И отрезанную человеческую голову… Взаправдашнюю, но из так называемого прошлого… Ну, к примеру, XVI век, и головка-то из предков, родственников, так сказать, ваших… Называть кого — не буду, не буду… Но главное — головка-то женская, красивая, казненная, причем по ошибке, невинная, значит, особа была, молоденькая… После отпадения голова еще шептала что-то… минуты две-три… в корзине… одна. Мы вот и расшифровывали бы ее шепот. Это бывает… Палачи рассказывают, что иной раз целые корзины голов шепчут… Не все плачут, иные ругаются, или о первой любви шепчут. Крепитесь, крепитесь, друзья… Показать? — В ответ — замогильная тишина.

— Можно увидеть и нечто гораздо более худшее… Но я вижу, вы и так расстроены. И к тому же, по большому счету, зачем вам этот театр времен, я — не маг, не волшебник, мне самому это противно…

Орлов добродушно поморщился.

— И вас травмировать к тому же не хочу. Моя цель была самая детская, воспитательная: показать вам мир, сущее, так сказать, в его голом виде, чтобы вы хоть немного набрались потом мужества, хотя бы поняли лицом к лицу, что вам мужество необходимо, до тех пор, пока вы не выберетесь из этого круговорота… Может, посмотрим все-таки головку-то в крови, нежную, невинную, молодую, женскую, что-то шепчущую там, в корзине, скорее всего молитву?.. Нет, нет, и не просите, не надо, хватит с вас овечьей головы… Та хоть не шепчет… Покорная… Но элементарного мужества надо набираться… а, интеллигенция? — Орлов посмотрел на Павла. — Иначе трудно будет: головки женские — это ведь пустяки по сравнению с тем, что может быть…

— Простите меня, Григорий Дмитриевич, — нелепо сказал Павел.