Том 2 и 3. Виннету: Виннету. Белый брат Виннету. Золото Виннету - [56]

— И это так огорчает тебя?! Но ведь ты же должна радоваться, что твое племя получит богатую добычу!

— Безумец, ты сам не знаешь, что говоришь, и не подозреваешь, что тебя ожидает! В честь отъезда киовов наши воины хотят устроить празднество, на котором тебя и трех твоих белых братьев подвергнут пытке.

Хотя я уже давно приготовился к этому известию, все же у меня пробежали мурашки по спине при последних словах девушки. Итак, через несколько часов должна была решиться моя судьба, и, может быть, еще до заката солнца мне предстояло покончить счеты с жизнью! Все же, несмотря на эти мрачные мысли, я старался не показывать своего волнения и с кажущимся равнодушием продолжал есть. Когда я кончил, девушка молча приняла посуду и направилась к выходу. Но все-таки она еще раз подошла ко мне, протянула руку и сказала, не будучи в состоянии удерживать слезы:

— Прощай, Разящая Рука! Я говорю в последний раз с тобой. Крепись и будь мужественен, когда будешь смотреть смерти в глаза. Ншо-Чи будет очень огорчена твоей смертью, однако для нее будет немалым утешением, если ты умрешь без криков и стонов! Доставь же ей эту радость!

Сказав это, она поспешно удалилась. Я направился к выходу, чтобы посмотреть ей вслед, но в тот же момент на меня обратились дула ружей моих часовых. О бегстве нечего было и думать, к тому же я не был знаком с окружающей местностью. Оставалось покорно вернуться в место своего заточения.

Потянулись тяжелые, почти невыносимые часы ожидания. Был уже полдень, но все еще не происходило ничего такого, что подтверждало бы предсказание девушки. Наконец я услышал чьи-то приближающиеся шаги, и вскоре вошел Виннету в сопровождении пяти апачей. Я продолжал лежать как ни в чем не бывало. Молодой вождь бросил на меня испытующий взгляд и произнес:

— Пусть Разящая Рука скажет мне: здоров ли он теперь?

— Не совсем, — отвечал я.

— Но говорить ты ведь можешь?

— Да.

— И бегать также?

— Полагаю.

— А учился ли ты плаванью?

— Немного.

— Это тебе пригодится… Помнишь ли ты, в какой день тебе предстояло меня увидеть?

— В день своей смерти.

— Да, ты не забыл! И этот день настал… Встань теперь! Тебя сейчас свяжут.

Я встал со своего ложа и протянул руки — их тотчас крепко связали. Мои ноги также опутали ремнями, так что я мог передвигаться лишь очень медленно. После этого меня вывели на террасу пуэбло. Отсюда вела лестница на следующую террасу, расположенную ниже. Трое краснокожих стали по ней спускаться, я последовал за ними, с трудом передвигая опутанные ремнями ноги. Два индейца сопровождали меня сзади. Так спускались мы все ниже с террасы на террасу пирамидообразного пуэбло. И на всех его уступах толпились женщины и дети, они с любопытством рассматривали меня, и многие из них отправлялись за нами следом. Когда мы спустились вниз, вокруг нас собралась уже большая толпа, жаждавшая зрелища казни.

Пуэбло было расположено в узкой боковой ложбине, которая тут же, недалеко, выходила в широкую долину Рио-Пекос. Меня повели в эту сторону. Рио-Пекос — довольно мелководная река, особенно летом и осенью, но в ней есть отдельные глубокие места даже в самое жаркое время года; здесь по берегам имеется обильная растительность, хорошие пастбища, привлекающие индейцев. Мы вышли как раз к такому месту на берегу Рио-Пекос. По обе стороны речной долины возвышался лес, а перед ним тянулись зеленые полосы лугов. Однако прямо перед нами была большая прогалина, продолжавшаяся и на том берегу, а в месте соединения обеих долин у самой реки простиралась песчаная полоса, шириною приблизительно в пятьсот шагов. Точно такая же полоса виднелась и на противоположном берегу реки, так что получалась как бы светлая черта, наискось пересекавшая зеленую долину Рио-Пекос. На этой песчаной косе не было видно никакой растительности, за исключением громадного кедра, возвышавшегося на том берегу. Это дерево стояло на значительном расстоянии от воды и, согласно решению Инчу-Чуны, должно было сыграть известную роль в событиях рокового дня.

На этом берегу реки замечалось большое оживление. Я заметил тут же нашу запряженную волами повозку, также захваченную апачами. По ту сторону песчаной полосы паслись лошади, предназначенные киовами для обмена на пленных. Недалеко были разбиты палатки, и выставлено всевозможное оружие — также для обмена. Между палатками расхаживал сам Инчу-Чуна со своими воинами, которые оценивали все эти предметы. Тангуа также был с ними, ибо и он, и его воины были уже освобождены. Бросив взгляд на пеструю толпу фантастически одетых краснокожих, я определил число апачей примерно в шестьсот человек.

Заметив наше приближение, апачи образовали широкий полукруг около повозки, к которой меня подвели. Воины киовов тоже присоединились к толпе зрителей. Вблизи повозки я увидел Хоукенса, Стоуна и Паркера, которые были привязаны к столбам, крепко вбитым в землю. Меня тотчас же прикрутили к такому же, четвертому. Эти столбы пыток, у которых нам предстояло погибнуть мучительной смертью, были поставлены в ряд на таком расстоянии друг от друга, что мы могли свободно переговариваться. Рядом со мной находился Сэм, далее — Стоун и, наконец, Паркер. Тут же, поблизости, лежали связки сухого хвороста, так как, после всевозможных мучений, нас предполагали сжечь на костре.