Том 2 и 3. Виннету: Виннету. Белый брат Виннету. Золото Виннету - [55]

Обе женщины были заняты вышиванием красными нитками арабесок по белому кожаному поясу.

Я приподнялся на локоть, и мне это уже не показалось таким трудным. Услыхав, что я пошевельнулся, старуха взглянула в мою сторону и воскликнула, указывая на меня:

— У! У! Агуан-инта-хинта!

В переводе это означало «он проснулся». Девушка устремила на меня глаза и, увидев, что я уже мог сидеть, встала и подошла ко мне.

— Ты уже проснулся, — сказала она, к моему изумлению, на довольно правильном английском языке. — Есть ли у тебя какое-нибудь желание?

— О да, я желаю… даже… очень многого…

— Говори тише, или же объясняйся знаками, — сказала она. — Ншо-Чи видит, что тебе больно говорить.

— Ншо-Чи — это твое имя? — спросил я.

— Да.

— О, ты должна быть благодарна тому, кто дал его тебе. Думаю, что трудно было бы найти тебе более подходящее имя. Ведь ты прекрасна, как весенний день, когда благоухают первые цветы года.

Нужно сказать, что на языке апачей Ншо-Чи означает Прекрасный День. Она слегка покраснела и напомнила мне:

— Ты хотел сказать о своих желаниях.

— Скажи сперва, ты здесь находишься ради меня?

— Да, мне приказано ухаживать за тобой.

— Кто приказал тебе?

— Мой брат Виннету.

— Я так и думал, что он твой брат. Ты очень похожа на этого отважного юношу.

— Которого ты собирался убить? — воскликнула она, взглянув мне пытливо в глаза, точно желая проникнуть в мою душу.

— Никогда! — возразил я.

Она опять посмотрела мне в лицо и сказала:

— Он не верит тебе, а ведь я его сестра! Ну что, болит ли у тебя еще язык?

— Сейчас — нет.

— Можешь ли ты уже глотать?

— Попробую… Не дашь ли ты мне воды для питья?

— Разумеется, и не только для питья, но и для умывания. Сейчас принесу.

Она вышла вместе со старухой и вскоре вернулась с глиняной чашкой, наполненной до краев ключевой водой.

Утолив жажду, я сразу же почувствовал себя бодрее. Это, должно быть, не ускользнуло от внимания Ншо-Чи, так как она заметила:

— Вода тебя освежила… Потом я принесу тебе чего-нибудь поесть, — ведь ты, наверное, очень голоден? Ну, а теперь мы уйдем. Если тебе что-нибудь понадобится, позови нас. Мы будем недалеко отсюда.

При этих словах она вынула из своего кармана маленькую глиняную трубочку и сунула ее мне в рот. Затем они обе удалились.

Оставшись наедине, я глубоко задумался надо всем происшедшим. Разве положение, в котором я очутился, не было своего рода трагикомедией? Несмотря на то, что я был на волосок от смерти, меня старательно лечили, чтобы потом, после моего выздоровления, отправить меня со всевозможными пытками на тот свет! Поражало меня также и то, что человек, настаивавший на моей казни, поручил уход за мной своей сестре, вместо того чтобы предоставить меня попечению неряшливой старухи. Однако серьезно думать о своей смерти я уже не мог. Напротив, во мне была какая-то уверенность, что я останусь жив. Ведь у меня в руках было неоспоримое доказательство моей невиновности — волосы Виннету, отрезанные мной, когда я освобождал его.

Чтобы проверить, не отняли ли их у меня, я исследовал свои карманы и с радостью заметил, что все, кроме оружия, находилось при мне в целости и сохранности: в банке из-под сардинок по-прежнему лежали мои заметки, а между ними — спасительная прядь. Это меня успокоило, и я сразу же после ревизии карманов крепко уснул.

Состояние моего здоровья с каждым днем заметно улучшалось. На руках у меня снова появились мускулы, а опухоль во рту понемногу спала. Ншо-Чи, уверенная в близости моей смерти, была по-прежнему ласкова со мной. Вскоре я заметил, что она бросала на меня грустные и вместе с тем пытливые взгляды, когда думала, что я не смотрю на нее. Мне казалось, что она жалела меня и как будто боялась за мою судьбу.

Последнее обстоятельство вызывало во мне некоторые опасения. Правда, я полагался на то, что меня спасет прядь волос Виннету, но ведь мои надежды могли и не оправдаться, а в таком случае приходилось рассчитывать только на собственную силу.

Между тем я уже настолько поправился, что мог целыми днями расхаживать по своему помещению. Чтобы восстановить свою прежнюю силу, я попросил Ншо-Чи принести какой-нибудь камень, мотивируя эту просьбу тем, что мне не на чем сидеть. Она сказала об этом Виннету, и он прислал мне несколько штук на выбор. Самый большой из них весил, должно быть, около центнера. С этими камнями я упражнялся всякий раз, как только оставался наедине. По прошествии двух недель мне уже нетрудно было поднимать несколько раз подряд самый тяжелый из них. Несмотря на это, я все еще представлялся больным и немощным. В конце третьей недели я почувствовал себя окончательно окрепшим.

Однажды, в прекрасное осеннее утро, когда Ншо-Чи по обыкновению принесла мне завтрак и я принялся уплетать его, она внезапно подсела ко мне. Меня это очень удивило, так как Ншо-Чи за последнее время никогда ни одной лишней минуты не оставалась в моей комнате. Но в этот раз она долго и ласково смотрела на меня, и я заметил, что у нее по щеке скатилась слезинка.

— Ншо-Чи, что с тобой? Отчего ты плачешь? — спросил я. — Что тебя так огорчает?

— Сегодня киовы получат свободу и отправятся домой. Их племя прислало в прошлую ночь выкуп за них.