Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы, 1917-1932 - [45]

В легких снежное вино,

Блещет корочка над лужей…

Не надолго… Все равно!

Так уютно зябнуть в пледе…

Память тонет в белом сне,

Мысли, белые медведи,

Стынут в белой тишине.

1923, Рождество

Рим

В стране Петрарки * >(Натуралистический романс)

Блоха впилась в спинной хребет,

Луна лобзает переулок.

Мои глаза — пустой шербет,

А щеки — пара бритых булок.

     Трень-брень! Анжелина, оставь свои шутки,

     Скорее намажь свои губы и бровь,—

     Сегодня на площади первые сутки

     Идет мексиканская фильма «Любовь».

Над переулком смрад и чад,

Но с детства я привык к навозу…

Щенок скулит гитаре в лад,—

Я стал в классическую позу…

     Трень-брень! Анжелина, в харчевне под пальмой

     Закажем с тобой мы шпинат с чесноком,

     Как дьявол, тебя ущипну я под тальмой,

     А ты под бока меня ткнешь кулаком!

Из пиджака цветной платок

Торчит длиннее щуки,

Я взбил свой войлок вверх и вбок

И отутюжил брюки…

     Трень-брень! Анжелина, мой ангел усатый,

     Я трех форестьеров на бирже надул,

     Накинь поскорее платок полосатый,—

     Я щедр, как аптекарь, я страстен, как мул!..

<1926>

Рим

«По форуму Траяна…» *

По форуму Траяна

Гуляют вяло кошки.

Сквозь тусклые румяна

Дрожит лимонный зной…

Стволом гигантской свечки

Колонна вьется к небу.

Вверху, как на крылечке,—

Стоит апостол Петр.

Колонна? Пусть колонна.

Под пологом харчевни

Шальные мухи сонно

Садятся на ладонь…

Из чрева темной лавки

Чеснок ударил в ноздри.

В бутылке на прилавке

Запрыгал алый луч…

В автомобилях мимо,

Косясь в лорнет на форум,

Плывут с утра вдоль Рима

Презрительные мисс.

Плывут от Колизея,

По воле сонных гидов,

Вдоль каждого музея

Свершить свой моцион…

А я сижу сегодня

У форума Траяна,

И синева Господня

Ликует надо мной,

И голуби картавят,

Раскачивая шейки,

И вспышки солнца плавят

Немую высоту…

Нанес я все визиты

Всем римским Аполлонам.

У каждой Афродиты

Я дважды побывал…

О старина седая!

Пусть это некультурно,—

Сегодня никуда я,

Ей-Богу, не пойду…

Так ласково барашек

Ворчит в прованском масле…

А аромат фисташек

В жаровне у стены?

А мерное качанье

Пузатого брезента

И пестрых ног мельканье

За пыльной бахромой?

Смотрю в поднос из жести.

Обломов, брат мой добрый!

Как хорошо бы вместе

С тобой здесь помолчать…

Эй, воробьи, не драться!

Мне триста лет сегодня,

А может быть, и двадцать,

А может быть, и пять.

<1928>

Шесть *

Из фабрики корзин и гнутых стульев

Выходят крутобокие Кармен…

Дрожат платки, вздымаясь у колен,

И болтовня, как гомон пчел близ ульев.

Покачиваясь, топчутся в обнимку…

В покачиванье бедер — гибкость саламандр.

Одни глядят на облачную дымку,

Другие обрывают олеандр.

Денщик-сосед, юнец провинциальный,

Встал у калитки и потупил взгляд:

У всех шести походка — сладкий яд,

У всех шести румянец — цвет миндальный!

Лукаво-равнодушными глазами

Все шесть посмотрят мимо головы,—

Над крышею червонными тузами

Алеет перец в блеске синевы.

Лишь каменщики опытный народ,—

На них Кармен не действует нимало.

Взлетает песенка, ликующее жало,

Глазастый ухарь штукатурит свод,

На пальцах известковая насечка…

Посмотрит вниз — шесть девушек на дне,—

Метнет в корзинщиц острое словечко

И ляпнет штукатуркой по стене.

А вечером, когда сойдет прохлада,

И вспыхнет аметистом дальний кряж,

И лунный рог, свершая свой вояж,

Плывет к звезде, как тихая наяда,

Когда сгустеют тени вдоль платанов,

И арка лавочки нальется янтарем,

И камыши нырнут в волну туманов,—

Все шесть сойдутся вновь под фонарем.

И под руку пойдут вдоль переулка,

Как шесть сестер, в вечерней тишине.

Латания бормочет в полусне,

Стук каблучков средь стен дробится гулко…

О римский вечер, тихая беспечность!

Поет фонтан, свирель незримых слез.

Там в небесах — мимозы, звезды, вечность,

Здесь на земле — харчевня между лоз.

Сел на крыльцо мечтающий аптекарь.

На стук шагов сомкнулись тени в ряд:

Шесть мандолин заговорили в лад —

Три маляра, два шорника и пекарь.

Кому мольбы лукавых переливов?

О чем они? Кому журчанье струн?

Все шире плеск рокочущих мотивов,

Все громче звон — вскипающий бурун…

И оборвали… Тишина, прохлада.

Но шесть Кармен запели вдруг в ответ:

Все та же песнь, но через слово: «Нет!»

Лукавое, задорное «не надо»…

И снова струны молят все нежнее,

И все покорней отвечают голоса.

Смолк поединок. В глубине аллеи

Темнеют пары. Дремлют небеса…

Ушел к себе продрогнувший аптекарь.

Шипит бамбук. В харчевне спор затих.

Как маляры, и шорники, и пекарь

Сумели выбрать каждую из них?

По-моему, — одна другой желанней.

Но… нет седьмой. Я запер свой балкон.

Спят облака, как стадо белых ланей.

В ушах звенит лукавый перезвон.

<1928>

«Словно загар смуглолицый…» *

Словно загар смуглолицый,

Копоть сгоревших веков…

Чуть розовее корицы

Стены домов-стариков.

Площадь. Гирлянда фонтана.

Плещет струей василиск.

Над головой великана

Врезался ввысь обелиск.

Церковь, как арфа немая,—

Вся ожиданье и взлет,

Струны-колонны вздымая,

К облаку стройно плывет.

Лавочка пестрой пещерой

Мирно сквозит на углу:

В воздухе окорок серый,

Холм овощей на полу.

Стены все выше и уже.

Туча вспухает волной.

Тихо качается в луже

Отблеск колонны резной.

Крепки рельефы дельфинов…

В прорези стен вдалеке

Брызжут огнем апельсины

На разноцветном лотке.

Тибр закипает сердито…

Башня. Подошва моста.

В щелях сырого гранита

Тощие лапы куста.

Мимо! Во мгле переулка

Люди, как крысы, снуют.