Том 18. Лорд Долиш и другие - [163]

Эмброз Гассет (сказал он) жил здесь несколько месяцев, когда в его жизнь ворвалась Эванджелина Тьюксбери. Мы все любили его и желали ему счастья. Многие из наших дам спали и видели, как выдадут дочь за приятного молодого человека с честными синими глазами и непревзойденным ударом. Однако он не поддавался. Как многие приятные люди с честными глазами, он был истинным мотыльком.

Но когда Эванджелина приехала к своей тетке, мисс Марте Тьюксбери, он был сражен на месте, да так, что грохот слышали в соседних графствах.

Обычно влюбленные молодые люди приходят на эту террасу или вообще туда, где я сижу в своем любимом кресле, ожидая от меня сочувствия и совета. Сделал это и Эмброз. Очнувшись от легкой дремы, я увидел, что он стоит надо мной, смущенно почесывая подбородок железным наконечником клюшки.

— Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю, — сказал он без предисловий. — Когда я вижу ее, пульс учащается, давление повышается, а может быть — температура. Перед глазами плавают белые пятна. Словом, я хочу обнять ее и крикнуть: «Мы созданы друг для друга».

— Вы имеете в виду?..

— Разве я не сказал? Эванджелину.

— Какая жалость!

— Почему?

— Дорогой Эмброз, мне тяжко огорчать вас, но она играет в теннис. Я видел собственными глазами, как она скачет по корту, издавая сомнительные крики.

К моему удивлению, он беспечно махнул рукой.

— Она мне говорила.

— И вы ее по-прежнему любите?

— Конечно.

— Эмброз, подумайте немного. Да, игроку в гольф нужна жена. Кто-то должен с терпением и восторгом слушать о его успехах. Но как вы этого добьетесь от теннисистки?

Он пылко вздохнул.

— Дайте мне на ней жениться, а там разберемся. Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю.

Через несколько дней он снова пришел к моему креслу.

— Вы знаете, — спросил он, — что я ее люблю?

— Да-да, конечно. Как дела?

— Неважно. К ней не пробьешься сквозь этих теннисистов.

— Родство душ. Вот кто создан друг для друга. Бросьте вы это, Эмброз, и подыщите безвредную барышню с приличным гандикапом.

— Ни за что! «Созданы»? Ха-ха! Эти жалкие микробы? Я их презираю. Но трудно, трудно. По-моему, самый заядлый — такой глист по имени Дуайт Мессмор. Вы его знаете?

— С виду. Конечно, ее к нему тянет. Он — просто мастер этого пинг-понга для взрослых.

— Претендует на кубок Дэвиса.

— А что это?

— Ну, кубок. Награда.

— У этих недоумков есть кубки? Да-а… Как же вы хотите победить соперника?

— Я прошу ее заняться гольфом. В его чистой атмосфере ей станут смешны всякие Мессморы. Но она и слушать не хочет. Она говорит, что только… неумные люди могут играть в такую игру.

— И эти чудовищные речи не мешают вам ее любить?

— Конечно, нет. Такой любви не помешаешь. Однако положение — сложное, надо что-то делать.

Несколько недель я его не видел, а потом с ужасом узнал, что же он сделал.

Он стал играть в теннис.

Конечно, совесть с трудом допускала, чтобы человек с гандикапом два, стремящимся к нулю, пустил под откос дело своей жизни. Позже, придя в себя, он рассказывал, что борьба была ужасна. Но любовь победила. Если ради Эванджелины надо играть в теннис, что же, он готов и на это.

Расспросы помогли ему узнать, что лучше всего — брать уроки у тренера. Подняв воротник, опустив поля шляпы, он пробрался туда, где творится это темное дело; и не успел моргнуть глазом, как оказался на корте с ракеткой в руке. Точнее, в руках, ибо он привык держать клюшку.

Тогда тренер сделал первое замечание:

— Ракетку держат одной рукой.

Эмброз удивился, но урок — это урок.

— Ну, начинайте, — сказал тренер.

— Еще не махнули флажком.

Тренер посмотрел на него, как на новое приобретение зоопарка.

— У нас нет никаких флажков. Вы что, никогда не играли в теннис? Странно! Во что вы играете?

— В гольф.

— Гольф? Ах, да! Такая беготня по выгону.

— По выгону?

— Ну, по пастбищу. Так-так-так. Теперь слушайте. Начнем с самого начала. Это — ракетка. Это — сетка. Это — мяч…

Под конец урока на корте появился долговязый субъект.

— Вы подумайте, мистер Мессмор, — обратился к нему наставник, — этот джентльмен никогда не играл в теннис.

— Он и сейчас не играет, — ответил тот. — Ха-ха-ха-ха-ха! Эмброз вспыхнул, но только спросил: «Вот как?» — и продолжал свое дело.

Он брал уроки каждый день. Наконец тренер сказал, что он готов к «человеческой игре», но охладил его радость, предложив в партнеры одного знакомого калеку.

Однако Эмброз сыграл не с калекой, а с Эванджелиной Тьюксбери. Невероятно осмелев, он попросил ее — и получил согласие.

К сожалению, Дуайта Мессмора устранить не удалось. Он как раз узнал, что его берут в команду, соревнующуюся за этот кубок, и совсем разошелся. К середине первого сета он сравнил Эмброза с кошкой на раскаленной крыше (в пользу кошки) и не умолкал до конца.

Когда игра кончилась со счетом 6–0, Эмброз спросил Эванджелину, будет ли он когда-нибудь хорошим теннисистом. Она посмотрела на него как-то странно и заговорила о книгах, потом попыталась перейти к пьесам. Эмброз смутно ощутил, что она избегает ответа, и спросил снова.

Она замялась, но задачу взял на себя Дуайт Мессмор.

— Ответить нелегко, — сказал он. — Если под «хорошим» вы подразумеваете «честным», «добрым», или, скажем, «благородным», ничего невозможного здесь нет. Если же вы имеете в виду «искусным», прямо отвечу: «Не будете». Утешьтесь тем, что смотреть на вас — истинное удовольствие. Это я знаю точно, поскольку несколько раз снял ваши занятия и с большим успехом показывал в клубе. Вы просто всех заворожили. Так и просят: «А нельзя посмотреть, как Гассет играет в теннис?»