— Он не подбегал. Ну, подбежит — не обрадуется! Дайте мне две минуты, чтобы прилепить арнику и попудрить нос, и я готова, клянусь священным крокодилом. Я жду. Я покажу этому несчастному микробу!
Услышав знакомое слово, я вздрогнул.
— В вас попал Эрнест Плинлемон?
— Да. Подождите, пока я его увижу!
Она захромала в направлении клуба, а я поспешил к лунке предупредить Эрнеста, что его крови жаждет женщина, чей укус может оказаться смертельным.
Сейчас тут все иначе, а тогда восемнадцатая лунка была прямо под террасой. Человеку умелому ничего не стоило загнать в нее мяч с двух ударов. Подходя, я увидел Плинлемона и его партнера, в котором узнал известного недотепу. Эрнест помогал ему извлечь мяч из зарослей. Собственный его мяч синел на склоне, ярдах в восьмидесяти от газона. Я посмотрел на него с уважением. По словам Клариссы, он летел быстро, когда ударился об нее. Если бы не этот злосчастный случай, он находился бы по меньшей мере на пятьдесят ярдов дальше. Замечательный удар.
Управившись с недотепой, Эрнест пошел к своему мячу. Подошел туда и я. Он растерянно заморгал и я с удивлением увидел, что очки исчезли.
— А, это вы, — сказал он. — Сперва я вас не узнал. Разбил очки у пятнадцатой и неважно вижу.
Я пощелкал языком, выражая сочувствие.
— Значит, вышли из игры?
— Вышел? — вскричал он. — Да вы что! Мне даже лучше, могу сосредоточиться. Знаю, что мяча не увижу, и доверяюсь судьбе. Медаль — моя.
— Да?
— Несомненно. Сейчас я беседовал с Бассеттом, и он сказал, что Перкинс уложился в семьдесят пять ударов. За мной никого нет, а я сделал семьдесят один, так что выйдет семьдесят два, в крайнем случае — семьдесят четыре. Если бы не овца, мне бы вообще оставался один удар. Из-за нее я потерял по меньшей мере пятьдесят ярдов.
— Эрнест… — начал я.
— Та-акой удар, и вдруг — овца! Стоит на среднем газоне. Надо было подождать, но я ждать не люблю. В общем, я решился и, кажется, угодил в нее. Если бы не она, мяч бы пролетел милю! Но это неважно. Ну, сделаю три удара.
Я подумал, стоит ли предупреждать его. Кларисса сказала «две минуты», но вряд ли ей понадобится меньше десяти. Он может успеть. И я промолчал, следя за тем, как он делает прекрасный удар вверх клюшкой с железной головкой.
— Куда он полетел? — спросил Эрнест.
— Вперед, — ответил я. — Но не к самому флажку.
— На каком расстоянии от флажка?
— Футах в пятнадцати.
— Ну, это легко, — сказал Эрнест. — Это мне раз плюнуть.
Я тактично промолчал, но несколько растерялся. Мне не нравилась его нагловатая уверенность. Конечно, вера в себя необходима игроку, но о ней не говорят, не облекают ее в слово. Боги нашей игры карают хвастунов.
Газон был непростой, какой-то волнистый. Иногда к концу матча мне казалось, что он вздымается и опадает, словно море на сцене. Эрнест ударил хорошо, но не очень. Он не учел бугорка, из-за которого мяч остановился в полутора метрах от лунки.
Однако уверенность не поколебалась.
— Сейчас мы его загоним, — сказал Эрнест.
Партнер, подошедший к нам, увидел выражение моего лица и поджал губы. Он, как и я, не верил, что из этой бравады выйдет что-то путное.
Эрнест Плинлемон нацелился на мяч. Линия была четкой, дело оставалось за силой. Увы, ее не так уж много к концу нелегкого матча. Сперва мне показалось, что близок счастливый конец. Мяч направился прямо к лунке, и я уже ждал веселого звяканья, но что-то застопорилось. Два фута… один… шесть дюймов… три дюйма… два… Я затаил дыхание.
Докатится? Сможет ли?
Нет! Меньше чем за дюйм до лунки он поколебался и встал. Эрнест толкнул его, но было поздно. Он сыграл вничью, и ему предстояли все муки еще одного, решающего раунда.
В такие минуты глупый человек говорит «Не повезло» или что-нибудь столь же банальное. Но мы с партнером, старые игроки, знали, что лучше всего молчать. Обменявшись взглядами, выражавшими жалость и боль, мы заметили, что Эрнест ведет себя довольно странно.
Зная его кротость и сдержанность, я удивился искаженному гневом лицу. Что там, я был поражен. Глаза горели, жилы на лбу вздулись. Я ждал, что он скажет, и вот он спросил:
— Где овца?
— Какая овца? — не понял партнер.
— Такая. В которую он врезался. — Глаза его стали вращаться. — В жизни не делал такого удара! Был бы рядом с флажком, если бы не овца.
— По-моему, это была не овца, — сказал партнер. — Больше похожа на мисс Фитч.
— На мисс Фитч?!
Я вздрогнул. Недавние треволнения выбили у меня из головы, что я хотел предупредить его. Что ж, предупредим сейчас. Кларисса может выйти с минуты на минуту, изрыгая пламя.
— Эрнест, — поспешил сказать я, — наш друг совершенно прав. Мисс Фитч завязывала шнурок…
— Что?
— Шнурок.
— Что!
— Ну, на башма…
Голос мой угас. Кларисса стояла на краю газона, скрестив руки. Глаза ее сверкали.
— Минуточку, — слишком спокойно сказал Плинлемон. — Вы говорите, что эта чертова баба стояла посреди поля, чтобы завязать какие-то поганые шнурки? Во время матча? Когда мне нужно только четыре удара! Нет, я не могу! Шнурки!
Лицо его потемнело. Зубы звякнули. Рот открылся, нос задвигался, но он не нашел слов и с силой швырнул клюшку. Угодила она в Клариссу, которая подбиралась к нам медленным зловещим шагом снежного барса.
