Том 13. Стихотворения - [26]

Об этом. Я не там, где зло царит, ликуя,

Я с тем, кто пал в борьбе. Я, одинок, суров,

Не знамя — саван ваш поднять за вас готов.

Могилой я раскрыт.

Пусть ныне вой протяжный

Оплаченной хулы и клеветы продажной,

Сарказмов бешеных, лжи свыше всяких мер,

Той, что от Мопертюи уже терпел Вольтер,

Кулак, что некогда изгнал Руссо из Бьенна,

И крик, которому дивилась бы гиена,

Гнусней, чем свист бича, чем каркал изувер,

Когда к могиле путь свой совершил Мольер,

Ирония глупцов, стон злобы неизменной,

Смесь бешеной слюны и ядовитой пены,

Которой плюнули в лицо Христа, и тот

Булыжник, что всегда изгнанника добьет, —

Ожесточайтесь же! Привет вам, оскорбленья!

Пристали вам и брань, и злоба, и глумленья.

А вставшим за народ венка прекрасней нет,

Что славою сплетен из ваших же клевет!

Вианден, июнь 1871

" Ты, генерал «Прошу!», благочестивый, строгий, "

У нас действительно было преувеличенное понятие о силе, возможностях, значении национальной гвардии… Бог мой, вы все видели кепи господина Виктора Гюго, способное дать настоящее о ней представление.

(Генерал Трошю в Национальном собрании 14 июля 1871 г.)

Ты, генерал «Прошу!», благочестивый, строгий,

Чьим добродетелям бесчисленным — в итоге —

Грош ломаный цена; испытанный солдат,

Хоть слишком отступать спешащий, говорят;

Храбрец из храбрецов с христианином в смеси,

Готовый услужить отечеству и мессе, —

Как видишь, должное тебе я воздаю.

Но нынче, изощрив тупую речь свою,

Стремглав ты на меня напал, как на пруссака!

Осадною зимой, средь холода и мрака,

Я был лишь стариком, кто, стоя в стороне,

Лишения делил со всеми наравне;

Я в меру сил своих старался быть полезным

Фортам, что злобный враг разил дождем железным;

Но не был все-таки я горе-генерал, —

Я города врагу на милость не сдавал!

Глянь, лавр в руках твоих становится крапивой.

Ты, что же, нас решил сбить вылазкой ретивой?

Считали, не охоч ты ввязываться в бой, —

Видать, ошиблись: вздут изрядно я тобой.

Ты Марну не дерзал оставить за собою,

А на меня идешь атакой лобовою!

Чем досадил тебе мой головной убор,

Что сделал четкам он твоим наперекор?

Как! Недоволен ты? Пять месяцев сносили

Мы голод, холод, страх, — был каждый полн усилий

Предельных и тебя ни в чем не укорял.

Воображай, что ты — великий генерал!

Не стану возражать. Но если надо войско

Вести в поход иль в бой за славою геройской,

Я барабанщика простого предпочту.

Манина вспоминай и о Дезе мечту

Лелей — и пыл умерь. Париж был агонии

Ужасной обречен, затем что в дни крутые

Не мужество, а честь утратил ты сполна,

И о тебе сказать история должна:

«Он Францию лишил свободного размаха,

И трижды гордый край, вовек не знавший краха,

Тот край, что на ноги поставил Гамбетта, —

По милости Трошю, постигла хромота».

Вианден, июнь 1871

СУД НАД РЕВОЛЮЦИЕЙ

Вершат суровый суд прислужники Фемиды

Над революцией; неслыханны обиды,

Что нанесла она в свирепости своей

Сычам и воронам. Служители церквей —

Факиры, дервиши, попы, иезуиты —

Все вышвырнуты вон, развеяны, разбиты;

Вы, судьи, вне себя.

И гнев понятен ваш.

Отныне навсегда рассеялся мираж:

Нет славных королей, есть бледные убийцы;

И нет святых отцов, есть папы-кровопийцы;

Сорвал с них ураган обмана яркий плащ!

О, горе! Стон стоит среди лесов и чащ.

Прожорливая ночь оторвана от пира;

В агонии хрипят сыны ночного мира!

Ужасно! Брезжит свет, и исчезает мрак;

Ничтожным червяком становится светляк;

И слепнет нетопырь; и слезы льет лисица;

И мечется, крича, жестокая куница;

Проносится в лесу протяжный волчий вой;

Дрожит зверье, во тьме творящее разбой;

Рой призраков взлетел: восходит день, блистая;

Кружит стервятников испуганная стая;

И если не затмить сияния зари,

От голода умрут в могилах упыри.

Навек исчадий тьмы стряхнет с себя планета…

Что ж, грозный трибунал, суди лучи рассвета.

11 ноября 1871

ЦЕРКОВНЫЕ ВИТИИ

Их диатрибами глаголет сам творец.

В них все смешалось: поп, разбойник и писец.

Рожденный в дворницкой, их слог пропитан желчью.

Под масками святых встречаешь морду волчью.

Все их молебствия поддерживает меч,

И пуля подтвердит, что благостна их речь.

Их плоть, увы, слаба, — не в святости их сила.

Они поносят все. Как брызги от кропила,

Летит лишь брань из уст, суливших благодать.

Они помощника хотели б смерти дать.

Ругают палача лентяем, лежебокой.

Они готовы кровь разлить рекой широкой.

Их бесят новшества, им жаль былых времен.

Где Бем? Где Лафемас? Где мрачный Трестальон?

Где почитатели Христа и папской власти,

Чьей бандой Колиньи разорван был на части?

Нет, революция наделала нам бед!

Так Карла на престол, взамен ружья — мушкет,

А Монтревель пускай хранит покой владыки!

Где вы, носильщики из авиньонской клики,

Что Брюна теплый труп вдоль Роны волокли?

Где трона мясники, меч церкви, соль земли,

С которыми Бавиль пытал повстанцев пленных,

Любимцы Боссюэ, потевшие в Севеннах?

Конечно, пушки есть, но времена не те,

И склонен буржуа к опасной доброте.

Вид крови вынудил задуматься кретина,

Разжалобилась вдруг двуногая скотина:

Он Галифе хулит, откушав свой обед!

Ох, как бы нужен был нам президент д'Оппед!

О, где Лобардемон? Меж радугою мира

И саблей сходство есть; таков порядок мира.

При всех наркотиках, не обнажив клинка,

Не выйдет общество вовек из тупика.