Том 11. Монти Бодкин и другие - [137]

Когда он увидел Реджи, к возбуждению примешались иные эмоции. Он застыл в дверях и насупился.

Мейбл не обратила на это внимания.

— Заходи, Айки, — сказала она со свойственной ей очаровательной непринужденностью. — Не стой как статуя культурно-просветительного кинематографа. Погляди направо, потом налево, убедись, что стюард не подслушивает в коридоре, затем заходи и прикрой за собой дверь.

Мистер Лльюэлин выполнил инструкцию, хотя и неуклюже. Казалось, он вот-вот потребует от Реджи исчерпывающих объяснений.

— А теперь слушай внимательно. Я рассказала Реджи про ожерелье, которое тебе нужно тайно пронести через таможню.

С губ киномагната сорвался леденящий душу стон.

Реджи поморщился:

— Только, пожалуйста, без пения, Лльюэлин. Сейчас не время. Потом споете.

— Ты… ты все рассказала? Реджи расставил акценты:

— Да, Лльюэлин, Мейбл ввела меня в курс дела. Итак, мой дорогой, мне все известно. Про ожерелье, про то, как вы боитесь, — короче, я знаю все. И в обмен на некоторые уступки готов взять мероприятие в свои руки.

— Что-о-о?

— Повторяю, в обмен на некоторые уступки готов взять мероприятие в свои руки. Я сам пронесу ожерелье. Выше нос, Лльюэлин. Хлопайте в ладоши, пляшите от радости и расточайте ваши знаменитые улыбки.

Теперь мистер Лльюэлин по-новому посмотрел на Реджи. В его взгляде уже не было бараньей неприязни, которая так задела молодого человека на ранней стадии переговоров. Должно быть, такими глазами раненый солдат смотрел на сэра Филипа Сидни.[81]

— Вы это всерьез?

— Конечно, всерьез, Лльюэлин. В обмен на определенные уступки…

— Айки, сегодня утром мы уже обсуждали эту тему, — сказала Мейбл. — Реджи хочет получить должность эксперта по английским сценам.

— По контракту. На три года.

— Лучше на пять. С зарплатой…

— Семьсот пятьдесят долларов…

— Тысяча.

— Верно. Ты абсолютно права. Эта сумма значительно лучше.

— Круглее.

— Точно. Проще запоминается. Итак, Лльюэлин, тысяча долларов в неделю.

— И учти, никаких «дополнительных условий».

— Что это за штука? — осведомился Реджи.

— Неважно. В твоем контракте их не будет. Я-то знаю, какие они бывают у Айки.

Благодарность приятно разливалась по организму, и все же мистер Лльюэлин воспротивился этому наглому предложению. Любой киномагнат, независимо отличных качеств, непременно взбунтуется, если ему предложат выкинуть из контракта пункт «дополнительные условия».

— Совсем никаких? — горестно уточнил он, поскольку всегда питал слабость к подобным пустячкам.

— Ни одного, — подтвердила Мейбл.

На миг Айвор Лльюэлин заколебался. Но едва он заколебался, перед глазами у него предстало видение. Видение носило форменную фуражку и чавкало жвачкой, оно стояло нью-йоркском доке и рылось в его багаже. А в багаже не было ничего, ровным счетом ничего такого, что могло бы насторожить даже самого придирчивого таможенника. Его сомнения рассеялись окончательно.

— Будь по-вашему, — покорился он.

— А теперь, — сказала Мейбл, — вот тебе ручка и бумага. Думаю, нужно черкнуть несколько строк.

Когда с деловой частью было покончено, за визитерами захлопнулась дверь, и мистер Лльюэлин, оставшись один, переоделся в розовую пижаму, надеясь впервые за всю дорогу забыться праведным сном, Мейбл высказалась в том духе, что неплохо бы еще прогуляться по шлюпочной палубе.

Хотя Реджи целиком и полностью был «за», он вынужден был ответить отказом. Совесть не позволяла ему принять программу в предложенном виде. С сего дня он перестал быть легкомысленным и эгоистичным молодым человеком, у которого одни развлечения на уме. Пройдя очищение в горниле великой любви, Реджи Теннисон впал в альтруизм.

— Ты пока поднимайся, — сказал он. — Я буду через минутку. Мне надо обстряпать одно небольшое дельце.

— Какое дельце?

— Дипломатическое. Соединить парочку юных сердец. Бедняга Монти Бодкин, по большей части из-за меня, хотя я действовал с самыми благими намерениями, рассорился с моей кузиной Гертрудой.

— Той самой, которая не любит мотыльков?

— Именно с ней. Так вот, из-за меня, хотя, повторяю, я действовал с самыми благими намерениями, она вбила себе в голову, что Монти — мотылек. Так что сначала надо вправить ей мозги, а потом уже можно спокойно гулять по палубе. Нельзя оставлять беднягу Монти в таком пиковом положении.

— Даже до завтрашнего утра?

— Даже до завтрашнего утра, — твердо сказал Реджи. — Если я не сделаю доброе дело, мне будет не по себе, и прогулка не пойдет впрок. Понимаешь, от всей этой чехарды сердце мое переполнилось сладостью и светом,[82] и я обязан дать им выход.

— Хорошо, только недолго.

— Пять минут, если сразу удастся отыскать Гертруду. Хотя, по моим прикидкам, она в салоне. Как я заметил, в эту пору там всегда много дам.

Интуиция его не подвела. Гертруда была в салоне. Она сидела в углу вместе с мисс Пассенджер, капитаном английской хоккейной сборной, и ее заместительницей мисс Пердью.

Пока он шел к ее столику, Гертруда холодно взирала на него, поскольку, как уже было отмечено, недолюбливала Реджи. Если опустить излишние подробности, она считала, что от него одни неприятности.

— Да? — произнесла она надменно.

Человека, имеющего за плечами опыт общения с Фуксией Флокс, которая цедила свое «Да?» сквозь стиснутые зубы, не запугаешь «Да?», исходящим от тривиальной особы женского пола, к тому же приходящейся ему двоюродной сестрой.