Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы - [7]

Доброе животное давно уже не скакало в полную силу, и по моему особому знаку конь радостно взвился над землей, как будто отдыхал неделю. Через две минуты я был всего в двух корпусах от беббе.

— Стой! — крикнул я ему.

Этот человек обладал завидным мужеством. Вместо того чтобы спасаться, он развернул лошадь ко мне мордой. В следующее мгновение мы неминуемо сшиблись бы. Я видел, как он поднял копье и ухватился за легкое древко. И тут он буквально на дюйм отодвинул лошадь в сторону. Мы проскочили друг друга; острие его копья было нацелено мне в грудь; я парировал его удар и развернул коня. Тут он выбрал новое направление для бегства. Почему же он не применил ружье? Да и лошадь у него была прекрасная, она бы позволила стрелять прямо с седла. Я снял с луки лассо, намотал конец на руку и сделал скользящую петлю из крепкого ремня. Он обернулся и заметил, что я приближаюсь. Он наверняка не знал, что такое лассо, и какое это опасное оружие в умелых руках. Копью он больше не доверял, а взялся за свое длинноствольное ружье — уж пулю-то мне отбить не удастся. Я прикинул на глазок расстояние и в нужный момент бросил ремень. Едва успев поставить коня боком, я почувствовал мощный рывок, за ним — крик. Беббе лежал на земле со стянутыми руками. Мгновение спустя я стоял над ним.

— Ну, удалось тебе убежать?

Мой вопрос при сложившихся обстоятельствах прозвучал как насмешка. Он безуспешно попытался высвободить руки и гневно прошипел:

— Бандиты!

— Ты заблуждаешься, я не разбойник, но ты поедешь со мной!

— Куда?

— К хану беджат, от которого ты убежал.

— Беджат? Значит, люди, от которых я пытался скрыться, относятся к этому племени? А как зовут хана?

— Хайдар Мирлам.

— О, теперь я все понял. Аллах покарает вас за воровство и мошенничество!

— Не бранись понапрасну, я обещаю тебе именем Аллаха, что ничего не случится.

— Я в твоих руках и подчиняюсь тебе.

Я забрал у него из-за пояса нож, подобрал с земли копье и ружье, попадавшие, когда он слетел с лошади. Потом развязал ремень и сел на лошадь. Он и не помышлял бежать, сев на лошадь, и заявил:

— Я верю твоему слову. Поехали!

Мы поскакали бок о бок назад и на выезде из низины встретили беджат, которые нас там поджидали. Когда Хайдар Мирлам увидел пленника, его мрачное лицо прояснилось:

— Господин, ты действительно его поймал!

— Как и обещал. Но дал слово, что с ним ничего не произойдет. Вот его оружие.

— Позже ему все вернут, а пока свяжите его, чтобы он снова не убежал!

Приказ был тут же выполнен. Тут как раз подошел второй наш отряд, и пленника передали им с наказом охранять и хорошо обращаться.

Поход возобновился.

— Как тебе удалось его поймать? — спросил хан.

— Я поймал его, — коротко ответил я, — потому как был огорчен поведением хана.

— Господин, ты сердишься, — сказал он, — но ты еще узнаешь, почему я так поступил.

— Надеюсь!

— Этот мужчина не должен распространять известие о том, что беджат поблизости.

— А когда ты его отпустишь?

— Когда это будет для нас безопасным.

— Не забудь, что это моя добыча. И я должен сдержать данное ему слово.

— А что бы ты сделал, поступи я иначе?

— Я бы тебя просто…

— …убил? — прервал он меня.

— Нет. Я ведь франк, а значит, христианин: я убиваю человека лишь в том случае, если он угрожает моей жизни. Нет, я бы не убил тебя, я бы прострелил тебе руку, которой ты скрепил свое обещание дружбы. И эмир беджат оказался бы, как ребенок, не в состоянии держать даже кинжала, или как старая женщина, к голосу которой никто уже не прислушивается.

— Господин, если бы это мне сказал кто-то другой, я бы посмеялся. Но тебе я доверяю безгранично.

— Да, это мы бы сделали! Среди нас нет ни одного, кто боялся бы твоих воинов.

— И Мохаммед Эмин? — спросил он смеясь.

Я понял, что моя тайна раскрыта, но не подал вида и ответил:

— И он тоже.

— И Амад эль-Гандур, его сын?

— А ты от кого-нибудь слышал, что он трус?

— Никогда. Господин, если бы вы не были мужчинами, я бы ни за что не принял вас к себе, поскольку мы ходим дорогами, полными опасностей. И я хочу, чтобы мы их благополучно миновали.

Приближался вечер, и, прежде чем стало совсем темно, мы подошли к ручью, выбегавшему на равнину из лабиринта скал. Там уже обосновались четверо беджат, выехавшие раньше нас. Хан спешился и пошел к ним, они долго о чем-то шептались. Что это были за секреты, важные лишь для них одних? Наконец он отпустил их. Один из них прошел вперед, в скальный лабиринт. Мы повели лошадей под уздцы по ущелью и, наконец, вышли к округлому пространству, которое как ничто годилось для лагеря из 200 человек и их лошадей.

— Мы остаемся здесь? — спросил я.

— Да, — отвечал Хайдар Мирлам.

— Но не все.

— Только сорок человек. Остальные заночуют по соседству.

Такой ответ меня удовлетворил; меня лишь удивило, что, несмотря на столь безопасное место лагеря, не разводили огонь. Это заметили и мои спутники.

— Милое местечко! — сказал Линдсей. — Как арена. Не так ли?

— Похоже.

— Но довольно влажное место. Почему бы не разжечь костер?

— Сам не знаю. Наверное, рядом курды.

— Ну и что? Нас никто не увидит. Не нравится мне все это.

Он бросил подозрительный взгляд на хана, который, специально отойдя подальше от нас, разговаривал со своими людьми. Я подсел к Мохаммеду Эмину, только и ждавшему этого момента, чтобы задать мне вопрос: