Том 1. Вечерний звон - [51]

Затем посыпались факты и цифры, против которых невозможно было возражать: Николай Петрович собрал их из официальных статистических источников; каждая цифра подкрепляла его главную мысль, каждый факт устранял нелепости, в плену которых находились Герман и многие из слушавших его реферат.

Для Радченко, Глеба Кржижановского, Надежды Крупской и для всех старейших членов кружка факты и цифры, собранные Николаем Петровичем, определяли смысл их деятельности. Двигает ли русскую жизнь капитализм, развивается ли он, охватывает ли он все более широкие отрасли хозяйства, подготовляя тем поле для классовой борьбы, или неизменной основой Российского государства служат однородные общины, составляющие, по учению народников, фундамент социализма?

Глеб Кржижановский, особенно прилежно слушавший Николая Петровича, думал, глядя на него:

«Это живое лицо, эти полные ума, с хитринкой, с лукавством глаза!.. Что-то есть в нем от народа, непосредственное, могучее… И вместе с тем какой великолепный ораторский талант, какой блеск и какая глубина!»

Действительно, все, о чем говорил Николай Петрович, было так веско, так метко и выразительно, что никто не прервал его, пока он говорил, стоя посреди комнаты. Необыкновенная, концентрированная сила убеждения чувствовалась в его речи; особое искусство сочетания простых слов делало ее захватывающей.

Крупская представляла Николая Петровича мстителем, но не только за брата, а за всех угнетенных и обездоленных, человеком, нашедшим новое оружие и новые силы для осуществления идеи, которая жарким, неугасимым пламенем горела в нем.

— Нет, — шептала Крупская Ольге Михайловне. — Дело в том, Оля, что он не книжник. Для него каждый марксист прежде всего революционер, и он выше всех нас хотя бы потому, что обладает чутьем действительности. Он живой деятель идеи. Смотри, как он стегает Германа!

— Бедный Герман! — покачивала головой Ольга Михайловна.

Между тем Николай Петрович, окончив вводную часть, перешел к обоснованию своих воззрений на организацию рынков.

Вопрос этот дебатировался у «стариков» уже чуть ли не десятый раз и всегда вызывал ураган споров. Тут царила страшная путаница во взглядах; казалось, что разобраться в вопросе нет уже никакой возможности.

Николай Петрович не считал дело столь безнадежным. Снова, вернувшись к анализу положения крестьянства, он отметил, что внутри крестьянства выкристаллизовался новый мощный класс — кулачество с крепким товарным хозяйством. Этот класс есть и продавец товаров, и покупатель рабочих рук. В свою очередь, деревенская беднота выступает и как покупатель товаров, и как продавец своих рук. Между ними — крестьянин со средним достатком; он едва-едва сводит концы с концами и рано или поздно примкнет к одному из классов в деревне: либо обзаведется товарным хозяйством и станет кулаком, либо кулак пустит его хозяйство по ветру и купит его руки, как покупает он их у бедноты…

Таким образом, утверждения народников, будто в России не может развиваться капитализм, потому что она не имеет рынков потребления и сбыта, ложны и опровергаются представленными доказательствами.

Когда он произнес последние слова, Герман встал и заявил, что Николай Петрович опрокинул его взгляды, что он не собирается защищать их и опровергать выдвинутые новым товарищем положения ввиду их абсолютной жизненности.

— Мне кажется, — заявил Герман, — сегодняшний день вообще весьма для нас знаменателен. Он кладет конец невинно-созерцательному периоду деятельности кружка. Впереди дело, ради которого только и стоит жить.

Крупская долго смотрела на Николая Петровича и вдруг, ни к кому в частности не обращаясь, громко сказала:

— Он молод, как все мы, но я нахожу, что он мудрее любого из всех наших «стариков»!

Брошенная ею фраза имела неожиданный успех и еще более неожиданные последствия: конспиративное название кружка через некоторое время перешло к Николаю Петровичу!..

— Вот погодите, достанется вам от нашего «Старика»! — грозили они противникам.

В короткий срок Николай Петрович успел завоевать такой авторитет и уважение, что при молчаливом согласии членов кружка стал их руководителем.

Прошло немного времени, и о кружке и его неслыханном влиянии среди рабочих громко заговорили в столичном революционном подполье.

Больше того, на «стариков» обратил внимание Плеханов, живший тогда в Женеве со своими единомышленниками.

Затем стали поговаривать, что Николай Петрович — выдающийся марксист, первоклассный оратор, человек весьма принципиальный, неуступчивый и беспощадный с врагами идеи, которую считал единственным оружием пролетариата в его борьбе.

Лишь немногие знали, что он вовсе не Николай Петрович, а Владимир Ильич Ульянов.

Некоторое время спустя он стал известен под фамилией Ленин.

4

Задолго до того «старики» сумели завоевать прочное положение в вечерней, так называемой Корниловской Школе в селе Смоленском за Невской заставой. Школа была устроена щедротами местных заводчиков и фабрикантов не ради их любви к прогрессу, а по той простой причини, что новые сложные машины требовали хотя бы мало-мальски грамотных людей.

Надежда Крупская преподавала здесь пятый год.