Том 1. Стихотворения, 1908–1917 - [49]

У готтентотов есть свои вельможи тоже.

   Не хуже наших. – Ну, так вот:

   Жил, значит, этот готтентот

В довольстве, в роскоши, без горя, без хлопот.

И вдруг пришлось узнать такую весть вельможе,

Что сразу у него пошел мороз по коже

   И выступил на лбу холодный пот.

      Оповещен он был секретно

      О том, что с некоторых пор

Былой покорности в народе не заметно:

Властям приходится кой-где встречать отпор;

      Что молодые готтентоты

Часы, свободные от тягостной работы,

Решили посвящать – неслыханно, чему? –

         Уму!

Хотят «очистить ум от вековой коросты», –

И уж такие есть ученые прохвосты,

   Что сами могут счет вести

            До десяти.

«До десяти?!» Вокруг вельможи взвыла свита:

«Чем это кончится?» – «Не станут чтить властей».

   Вельможа от худых вестей

   Лишился сна и аппетита.

Два дня не выходил, на третий – поутру –

   Явил свой лик двору

И молвил: «Верные мои чины и слуги!

Да будет ведомо всем жителям моей

   Богоспасаемой округи,

Что не иссяк еще щедрот моих елей.

Так: хоть известно мне, что объявилась ныне

   Болезнь губительней чумы,

Что многие в слепой, обманчивой гордыне

Решили изощрять науками умы, –

Я по любви своей к подвластному мне люду

На первый раз карать преступников не буду;

Однакож забывать не должно им о том,

   Что от меня потом

   Все эти умственные гады

За их продерзости не могут ждать пощады,

Зане в лице моем для черни всей дана

   Великим духом власть одна,

И всяк, кто промышлять умом своим намерен,

Начальственных забот нимало не ценя,

Тот, стало быть, в уме начальства не уверен

   И оскорбляет тем… меня!

   А для такого злодеянья

   Нет и не будет покаянья!

   Сие обмысливши, в моих

   Неисчерпаемых заботах

   О низкородных готтентотах,

      Для огражденья их

      От столь жестоких бедствий

         И тяжких мук,

   То-бишь, от горестных последствий

   Душегубительных наук,

Повелеваем всем рабочим готтентотам

Не изнурять ума головоломным счетом,

Но, применительно к простому их бытью,

   Счет ограничивать – пятью!

Что ж более пяти и меньше пятой части,

О том судить не им, а небом данной власти!

А ежли кто пойдет сему наперекор,

   С тем, не вступая в долгий спор…

Из-за одной овцы, чтоб не губить все стадо,

Вы сами знаете, как поступить вам надо!»

«Баталисты» >*

(Пссвящ. военным «беллетристам» – А. Федорову, В. Муйжелю и им подобным.)

На все наведена искусно позолота.

Идеи мирные, как шелуху, отвеяв,

Бытописатели российского болота

Преобразилися в Тиртеев.

Победно-радостны, нахмурив грозно брови,

За сценкой боевой спешат состряпать сценку:

С еще дымящейся, горячей братской крови

Снимают пенку!

«Морока» >*

Сказка

Вот, братцы, сказочка про одного царя.

      По правде говоря,

Мне сказки про царей изрядно надоели,

   Но как же быть-то в самом деле?

Обычай сказочный нас с вами постарей.

   Выходит: люди без царей

   Жить раньше вовсе не умели.

Нередко царь иной чинил такой грабеж

И измывался так над бедным черным людом,

Что становилося народу невтерпеж

И делал он царя такого – черту блюдом.

Но так как всякий царь всегда защитник чей? –

      Известно – богачей,

То в случаях таких все богачи согласно

Вопили в ужасе, подняв переполох,

      Что, как-де царь ни плох,

Но вовсе без царя беда как быть опасно,

Что царству надобен порядок, то да се…

Глядь, не успел еще народ в суть дела вникнуть,

   Как уж ему нельзя и пикнуть.

      Пропало все!

   В порфире царской и в короне

Вновь чучело сидит какое-то на троне.

Сегодня – чучело, а через день – злодей.

* * *

Да, вот как, милые. Посмотришь на людей

И затоскуешь так, что утопиться впору:

Однакож я того, охоч до разговору:

      Болтаю языком,

   Мудрю тут, в руки взяв указку,

      И позабыл про сказку,

Про сказку о царе – не все ль равно, каком? –

Как повстречался он однажды с мужиком.

А только что мужик не рад был этой встрече:

      Был он к царю силком

      Приведен издалече.

      «М-да… Стань-ко, милый, тут…

      Как, бишь, тебя зовут…

      Вот дело, брат, какое…»

Глаз на глаз с мужиком оставшися в покое,

   Промолвил царь, уписывая щи:

      «Ужотко не взыщи

         На добром слове,

А петля для тебя давно, брат, наготове.

Слух про тебя идет, считай, который год,

   Что ты мутишь честной народ,

   Морокой разною морочишь

И царству нашему лихой конец пророчишь…

Постой… про что, бишь, я с тобою говорю?

Чегой-то голова как будто бы кружится…»

   И стало тут мерещиться царю:

От жирных жарких щей пар по столу ложится

   И вьется вверх… И там, у потолка,

     Уже не пар, а облака…

      Из облаков тех на пол

      Вдруг мелкий дождь закапал,

Потом – как зашумит да как польет… беда!

Царь глазом не мигнул, как стол со всей едою

      Бог весть куда

      Снесло водою.

   «Конец! Пропали мы с тобою!..»

Царь в страхе и в тоске взглянул на мужика.

А мужику хоть что: «Бог миловал пока.

Гляди, какую нам послал господь находку.

      Садись-ка в эту лодку…

      Жаль, сломано весло…»

      Уселись любо-мило.

   Тут лодку ветром подхватило

      И понесло.

   Носилась лодочка на воле

      Дня три, коли не боле.

Для мужика – живот потуже подвязать

Да по три дня не есть – в обычай, так сказать, –

   И наш мужик бровей не хмурил:

      Когда не спал, то балагурил.

         Такой чудак!