Том 1. Стихотворения, 1908–1917 - [50]

         Совсем не так

      Сказался голод на соседе:

   И наяву и забываясь сном,

         Царь бредил об одном:

О недоеденном в последний раз обеде.

А дождь все лил да лил, сегодня, как вчера, –

   И лодку все несло теченьем.

   Но вот настал конец мученьям:

   На пятый, что ли, день с утра

   Установилася погодка –

В тумане голубом зазеленел лесок.

По малом времени с разгону врылась лодка

      В береговой песок.

Тут, выйдя на берег и помолившись богу,

   Царь с мужиком пустились в путь-дорогу.

         Шли, шли да шли.

      Усталые, в пыли,

      Прибились к деревушке.

      Но в первой же избушке

Нерадостную им пришлось услышать весть:

Во всей деревне им никто не даст поесть.

То ж, дескать, самое и в деревнях соседних.

Такой-де мужики дождалися поры:

   Пообнищали все дворы,

Давно уж в закромах нет выскребков последних.

   Голодный царь, кляня судьбу,

      Шел из избы в избу,

   Не верил сам тому, что видел:

   «За что так бог людей обидел?

   Несчастье с этаким житьем –

   Век вековать в лихом мытарстве!

Хотел бы знать я, в чьем таком проклятом царстве

Нам подыхать с тобой приходится вдвоем?»

      «Аль ты еще не сметил? –

      Мужик царю ответил. –

      В твоем, отец! В твоем!»

   «Что врешь ты, хам? За эти речи…

   Вот где твой истинный-то нрав…

Да я… – Тут, голову втянувши глубже в плечи,

Царь проворчал: – Я… что ж…. возможно, ты и прав…

Но все ж я есть хочу… Терпенья больше нету…

Попробую зайти еще в избушку эту!»

Зашел – и в тот же миг оттудова стрелой

   С огромным хлебом под полой.

   А за царем старуха следом

      Со старым дедом.

   «Держи! Лови его! – кричат. –

Последний хлеб украл! Хранили для внучат!»

   Царь, что есть мочи, без оглядки

   Мчал огородом, через грядки,

   Домчался быстро до реки.

Глядит: на берегу толпятся мужики,

   Склонившися над мертвым телом.

   А тело-то – без головы.

Стал царь как вкопанный: «Я… вы… я, братцы… вы…»

«Чего тут выкаешь? Ты за каким тут делом?»

   «Гляди! Откелева такой?»

   «Фома, пощупай-ка рукой,

   Что он запрятал там под полу?»

   «Ищи!»

  «Ой, батюшки, находка какова:

   Вить под полою… голова!»

«Да что ты? Мертвая?!» – «Ну, так и есть, гляди-ко!»

      «В крови весь чуб!»

«Я… братцы… хлебец тут…» Царь озирался дико.

   «Молчи! Убивец! Душегуб!»

   «Чего нам с подлым этим гадом

   Тут канителиться-то зря?

   Веревка есть, осина рядом…»

К осине мужики приволокли царя.

      «Ну, ирод, кайся!»

      «Да не брыкайся!»

«Сунь в петлю-то башку!» – «Теперича тащи!»

   «На добром слове не взыщи:

За подлые дела виси тут под откосом!»

Рванулся в петле царь… и угораздил носом –

      Во что? – да прямо в щи,

   Что на столе пред ним стояли!

«Фу!.. фу!.. – очнувшися кой-как от забытья,

   Зафыркал царь. – Где ж это я?

      Да вправду – это я ли?»

   Дивуясь, царь вокруг глядел:

В покое у себя сидит он, как сидел.

Дымятся щи пред ним… Вот каша разопрела…

   Вот ложка та, которою он ел:

Она еще как след обсохнуть не успела…

И тот же мужичок стоит перед столом:

   «Бью, государь, тебе челом!..»

   «От твоего от челобитья

Спокойно не смогу теперь ни есть, ни пить я! –

Сурово молвил царь, почуявши в груди

Жуть превеликую и тяжкое смятенье. –

Не знаю, кто ты! Явь, лихое ль привиденье?

Но… слышь, уйди отсель, – покуда жив! Уйди!»

1916 г.

Когда народ восстал, наш бывший царь, наверно,

   Средь преданных ему персон

С надеждою скулил: «Да так ли дело скверно?

   Да, может, это – черный сон?»

Чтоб царский черный сон стал нашей светлой явью,

Друзья, нам должно всем идти – и мы пойдем –

      Одним путем!

    И этот путь – к народоправью!

1917 г.

Басни Эзопа >*

Лев, лиса и олень

         У Льва

      Болела голова

   И кости старые ломило.

   «Ох, ничего-то мне не мило,

   И опротивели вы все! –

   Сказал он кумушке Лисе,

   Своей советнице сановной. –

   Казнить вас казнью поголовной,

   Чтоб понимали, значит… м-да!..

Ох, как под ложечкой сдавило… Ох, беда!..

И сердце: то замрет, то больно заколотит…

На что ни погляжу, ото всего воротит.

С чего бы это все?.. Аль помирать пора?..»

«О царь! – Лиса в ответ. – Ты, помнится, вчера

   Поужинать изволил очень плотно».

   «Вчера? Я б и сейчас подзакусил охотно.

Да чем? Тому назад не больше два денька

      В лесу я видел оленька:

Красавец этакий, с ветвистыми рогами.

Что, ежели б его ты привела сюда?

      Вот это – царская еда:

Поесть – и закусить оленьими мозгами!»

         Чрез полчаса

         Неслась Лиса,

   По высочайшему веленью,

   Искать в лесу тропу оленью.

   Нашла и двинулась по ней.

К исходу двух иль трех (не помню точно) дней

Олень разыскан. Вид принявши важно-строгий,

         Лиса к нему:

         «О дивнорогий!

Тебе я в качестве смиренного посла

Известье важности великой принесла,

Веленье нашего священного владыки.

Осиротеть должны мы скоро, горемыки:

Лев – при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать,

   Беспомощной, печальной жертвой тленья,

Царь – так милы ему олений ум, и стать,

         И прыть оленья! –

Царь, долго думая, размыслил передать

      Тебе бразды правленья.

   Волк, дескать, лют, медведь – ленив,

   Свинья – глупа, а тигр – хвастлив…

Лишь об одном тебе нет двух различных мнений.

Пресекся львиный род, да здравствует олений!

   Спеши же к дряхлому царю,