Том 1. Стихотворения, 1908–1917 - [24]

Кого самим угодно,

А не кого велят?

Слышь, опчество кого облюбовало? Клима!

А где наш Клим? Тю-тю! Пыль только вслед легла,

Так хоть потешимся, коль наша не взяла.

Уж был ты „ходоком“, видали – подхалима!

Посмотрим, как теперь почнет

           Мудрить юла?»

Размахнулся б я басней задорною… >*

Задержаны и арестованы три народных певца, распевающих по дворам песни революционного содержания.

Размахнулся б я басней задорною,

Распростясь на минуту с кручиною,

Да боюсь, чтобы слезы не брызнули

   Под веселой личиною.

А и спел бы я, братцы, вам песенку

Обо всем, что на сердце скрывается,

   Да не всякая песенка

   До конца допевается.

Жук и крот >*

В момент весьма серьезный

(Обжоре хищному, Кроту, попавши в рот)

   Взмолился Жук навозный:

«Не ешь меня, высокородный Крот!

Ты знаешь сам, слыву я жестким блюдом,

   Меж тем живым я – побожусь! –

   Тебе в чем-либо пригожусь».

   Внял Крот мольбе каким-то чудом:

   «Ин так и быть, живи,

   Комар тебя язви!

Желудок свой изнежив червяками,

Намедни, впрямь, его расстроил я жуками

   И натерпелся мук.

   А ты как будто славный малый:

Храбрец и говорун. Должно, взаправду Жук

      Бывалый.

Послушай: по душам потолковав со мной,

      Уж вот как ты меня обяжешь,

Когда мне обо всем, что знаешь, порасскажешь.

Хотелось бы мне знать, к примеру, как весной

      Благоухают розы.

         Слыхал я стороной,

Что аромат у них довольно не дурной».

«Душок – божественный!» – утерши лапкой слезы,

      Счастливый Жук жужжит Кроту

И, чтобы отплатить ему за доброту,

Желая показать, как дивно пахнет роза,

      Подносит… шарик из навоза.

* * *

      На вкус и цвет

Товарища, как говорится, нет.

Эстетик >*

«Полой политику!

Да здравствует эстетика!»

Из современных лозунгов.

Ослу, каких теперь немало,

Наследство с неба вдруг упало.

Добро! За чем же дело стало?

Схватив что было из белья

Да платье модного покроя,

Летит на родину Илья

(Так звали нашего героя).

«Ах! Ах! – приехавши домой,

Заахал радостно детина. –

Какая прелесть, боже мой!

Ну что за дивная картина!

Обвеян славной стариной,

Как ты прекрасен, дом родной!

Привет, почтенная руина!

В тебе живут былые дни.

Священна каждою песчинкой,

Стой, как стояла искони!

Тебя я – боже сохрани –

Чтоб изуродовал починкой!»

Избравши для жилья покой

Полуразрушенный, с пролетом,

Лишенным кровли, наш герой

Ликует, хоть его порой

То куры угостят пометом,

То сверху треснет кирпичом,

То дождь промочит. Ровным счетом

Илье все беды нипочем.

Сроднись душой и телом с грязью,

Леча ушибы – пудрой, мазью,

Среди развалин и гнилья,

Среди припарок и косметик,

Не падал духом наш Илья.

Он был в восторге от «жилья»,

Зане – великий был эстетик!

Ложка >*

Набив пустой живот

Картошкою вареной,

Задумался Федот.

Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:

Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,

   Горшки заспорили с заслонкой,

И ложка на столе неслыханную речь

   Вдруг повела с солонкой:

   «Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.

   Дает же бог другим удачу?

А мне… Нелегкая, знать, дернула меня

Родиться ложкою – мужицкой на придачу.

Век сохну за других. Гляди, который день

Федот наш мается, слоняется, как тень?

Жена свалилася, у деток золотуха.

В могилу всех сведет лихая голодуха.

   Меж тем что делает Федот?

Уж хуже голода каких еще прижимок?

Нет, он последнюю телушку продает

   Из-за каких-то недоимок.

Как можно дальше жить – не приложу ума.

Так лучше уж своим терзаниям и мукам

   Я положу конец сама!»

   Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,

Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.

   «Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?»

   Федот во сне метнулся,

   Но в этот час проснулся

И в ужасе схватился за виски.

От ложки на полу и впрямь лежат куски.

«Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось?

   В башке ли малость… прояснилось?

Ох! – застонал Федот от яростной тоски. –

Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?

   Аль утопиться?»

Опекун >*

   Такое диво в кои веки:

Совсем на днях сановник некий

   Сиротский посетил приют.

   «Великолепно! Превосходно!

   Ну, прямо рай: тепло, уют…

Детишки – ангелы. А честь как отдают!

   И маршируют?»

      «Как угодно, –

   По отделеньям и повзводно…»

   «Быть может, „Славься“ пропоют?

Восторг! Божественно! И этому виновник?..»

Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена».

«За все вам русское мерси! – изрек сановник. –

Такая именно нам школа и нужна,

   С патриотической основой.

   Я очень ваш почин ценю.

Я доложу о вас… Я в долг себе вменю…

А здесь – столовая? Доволен и столовой.

   Позвольте мне меню.

Как?! – вдруг вскипел наш гость. – Молочный

                    суп… Жаркое…

      И это… это – в пост!

   Черт знает, что такое!»

«Ваш-сясь! Питание… Малютки… Хилый рост…

   Из бедноты сиротки…

Родные померли все больше от чахотки…

   Врачи…»

      «Врачи нахально врут!

      Не допущу потворства!

      С поста не мрут,

      А мрут – с обжорства!»

* * *

      «Ведь этакий вандал!» –

   Иной читатель скажет гневно.

А я б опекуна такого оправдал:

Ведь он от голоду ни разу не страдал,

   А от обжорства – ежедневно!

Гастроном >*

«Как звать тебя?»

   «Памфил Босой».

«Подумать, гастроном какой тут объявился!»

Заводчик так рабочему дивился:

Бедняга-гастроном гнилою колбасой

      Давился.

«Знать, заработки хороши?» –

Хозяин вымолвил ехидно.