Том 1 - [46]

В довершение всего утром рулевой Роман Сорокин, разворачиваясь на шляху, зацепил плугом телеграфный столб и вывернул его «с корнем» — оборвал междугородную линию. Можно было ожидать, что и этот случай, с соответствующими карикатурами: «Берегись, столбы и заборы, — гайдуковцы едут!» — будет описан в эмтээсовской многотиражке и пойдет по тракторным бригадам людям на потеху.

Гайдуков лютовал, ходил мрачный как туча. Отправил в ремонтную мастерскую Афонины «трофеи» — искалеченный радиатор и воздухоочиститель, написал директору докладную записку о Толоконцеве. Два аварийных трактора стояли на таборе разобранными. Гайдуков на них и не глядел. Стоять им так дня три, пока в заваленной работой мастерской дойдет очередь до его заказа. А майский пар, который пахала бригада, тем временем превращался уже в июньский.

«С праздничком, Степан! — поздравлял он сам себя. — Будем теперь чухаться на этом пару до Кузьмы-Демьяна! Разве ж это трактористы? Дегтярники! Деготь бы им только возить на облезлой кляче».

…С обеда пошел дождь. Вернулись к табору и те тракторы, что пахали. Работа совсем приостановилась.

Вся бригада собралась в вагоне. Не слышно было шуток, смеха, стука костей домино и азартных возгласов игроков. Трактористы сидели тихо, удрученные свалившимися на бригаду несчастьями, и даже разговаривали друг с другом вполголоса. Сидели в вагоне и всегдашние гости бригады — слепой Бородуля со своим сынишкой, застигнутые в степи дождем. Бородуля пришел еще утром, как раз в разгар событий, когда Гайдуков разделывал в пух и в прах Афоню и Митьку.

Гайдуков сидел у окна за раскладным столиком, перебирал старое запасное магнето, чистил обгорелые контакты прерывателей. Обычно такие вынужденные перебои в работе из-за непогоды, когда останавливались все машины, он использовал для читок технической литературы — проводил с трактористами так называемый «техчас». На этот раз ему было не до занятий. Он все еще не мог успокоиться и, возясь с магнето, бормотал про себя:

— Учили дурней за государственный счет. Колхоз трудодни начислял. Пожалуйста, дорогой, учись, приобретай квалификацию. Доверили такие ценные машины!.. — Он плюнул с сердцем в раскрытое окно. — Расскажи им, Матвей Поликарпович, про свои курсы, — повернулся он вдруг к Бородуле. — Расскажи, а то им это все без понятия. Дюже легко достается…

И, пока шел дождь, барабаня по железной крыше вагона, Бородуля рассказал трактористам про свою жизнь — жизнь крестьянского парня в те времена, когда в станице не было еще МТС, не было восьмидесяти штук тракторов, сорока комбайнов, двадцати автомашин в колхозах, электростанции, средней школы, стипендий в техникумах и институтах. Слушали его внимательно. Даже Афоня не спал: или постеснялся укладываться на отдых после того, что натворил, или разогнали ему сон невеселые мысли о предстоящем взыскании за ремонт двух искалеченных тракторов.

Почему у Матвея, когда ему было еще лет двенадцать, появилось вдруг влечение к технике, он и сам не мог бы объяснить. В роду у них машинистов не было. Дед его, иногородний переселенец, шерстобит, не имел постоянного жилья, кочевал, как цыган, с Дона на Кавказ, с Кавказа в Крым. Отец осел на Кубани, построил хату, занимался сельским хозяйством на арендованной у казаков земле. Два дяди его жили в станице — один пас скот, другой валял валенки и шил сапоги. Все они, как говорится, тележного скрипу боялись, а Матюшке захотелось вдруг стать механиком.

Может быть, запала ему в душу эта страсть при мимолетных встречах с поездами, когда ездил он с отцом в город и ждали они у закрытого шлагбаума, пока пронесется впереди с ревом и грохотом окутанный дымом зеленый пассажирский паровоз, таща много вагонов-домиков на колесах. Отец Матвея был дикий человек, старовер. Когда ему понадобились для приписки к станице какие-то документы с родины, он ходил с Кубани на Черниговщину пешком, считал машины дьявольской выдумкой. При встрече с поездом он крестился и отворачивался, и Матюшку, сидевшего на возу, накрывал войлочной полстью. Но тот чертовщины не боялся. Сбросив полсть, глядел во все глаза на чудесное видение, вихрем проносившееся мимо подвод, пока последний вагон скрывался за посадкой…

Может быть, разбудил его мечты чей-то автомобиль, залетевший однажды в станицу?.. Увидал Матвей — катит по улице, рыча, железная карета, блестящая, раскрашенная, на толстых резиновых колесах, какие ему приходилось видеть только на беговых колясках местного богача, коннозаводчика есаула Земцева. Глядит Матвей и глазам не верит: где же лошади? Сама едет! И едет с такой быстротой, как ничто живое не может двигаться по земле. Только успел Матюшка поддернуть штаны, собравшись бежать ей вслед, — карета уже была на другом краю улицы, остановилась у бакалейной лавки. Народ повалил к лавке поглядеть на диковинную машину. Кинулся туда и Матюшка, но на полпути ему встретился отец и завернул палкой обратно:

— Куда? Чертогонки не видал?

Всей техники в станице в ту пору было: несколько молотилок с локомобилями у кулаков да старый нефтяной пятидесятисильный двигатель «Урсус» на вальцовой мельнице у купца Кругликова. Молотилки работали только летом и далеко в степи, на токах, а мельница — круглый год. Мельница и стала постоянным прибежищем Матвея.